Владимир с увлечением принялся описывать подробности той битвы семилетней давности, участником которой он не был, но был наслышан о ней от Глебовых дружинников, пришедших вместе со своим князем из Новгорода в Переяславль.

Олег кивал головой, внимая Владимиру, который не скрывал того, как он завидует Глебу, победившему в тяжелейшей сече самого Всеслава Полоцкого! Владимир был весь в этом – горячий, стремительный, не мысливший себе жизни без войны и оружия.

Олег вдруг поймал на себе внимательный взгляд Гиты, которая сидела на стуле чуть позади Владимира. Тот не мог видеть выражение её красивых карих глаз, увлечённый собственным рассказом. Олег же прочёл во взгляде Гиты, что её тяготит присутствие мужа, не позволявшее ей вдоволь наговориться с дорогим гостем. И ещё по глазам Гиты было видно, что она хочет чем-то поделиться с Олегом, чем-то сокровенным, но не смеет это сделать при супруге.

Олег, научившийся у мачехи языку мимики, постарался взглядом дать понять Гите, что хотя он и беседует с Владимиром, но видит только её и думает только о ней.

Наконец Владимир повёл Олега в оружейную комнату. Уловив момент, Гита крепко пожала руку Олега своей маленькой рукой. На этот жест искренней симпатии Олег ответил таким пылким взглядом, что у Гиты щёки зарделись румянцем. Уходя к себе на женскую половину, Гита взглядом тоже дала понять Олегу, что ей приятно его молчаливое признание и взаимность, коей она от него ждала и дождалась.

«Дивная! Прелестная! – думал Олег о Гите, поглядывая на Владимира с лёгким сожалением. – А этот дурень, похоже, даже не распознал, сколь мила и необыкновенна его супруга! Он, небось, более заботится о конях и дружине, нежели о жене своей!»

Владимир же, не замечая отрешённого взгляда Олега, с мальчишеским увлечением показывал ему варяжские и фряжские мечи, изогнутые половецкие сабли, топоры и палицы на длинных рукоятях. В оружейной комнате было на что посмотреть!

На ужин Владимир пригласил всех воевод и владимирских бояр. Приглашён был и польский посол.

Застолье после нескольких заздравных чаш превратилось в шумное сборище орущих, спорящих и распевающих песни мужей.

Владимир, видя, что Олег сидит за столом со скучающим видом, наклонился к его плечу и тихо сообщил, мол, Гита желает показать ему греческие и латинские книги, привезённые ею из Англии.

Молодая челядинка провела Олега полутёмными переходами, где скрипели под ногами половицы, к лестнице, ведущей на второй ярус терема. Подобрав подол длинного платья, служанка стала подниматься наверх, освещая себе путь горящим масляным светильником. Олег, топая сапогами, шёл за ней следом.

Жилище владимирского князя очень напоминало Олегу его ростовский терем, такой же тесный и мрачноватый. Вот только в его тереме сверчки были не столь голосисты, как здесь.

С тягучим скрипом отворилась тяжёлая дубовая дверь в покой княгини. Челядинка посторонилась, пропуская Олега вперёд.

Олег ступил через порог, наклонив голову в низком дверном проёме.

Служанка не последовала за Олегом. Видимо, исполняя повеление своей госпожи, она молча затворила дверь и бесшумно удалилась.

Гита сидела в кресле столь изящном, что всякая мелочь в сочленениях спинки, ножек и подлокотников радовала глаз той скрупулёзной соразмерностью, какая присуща творениям знаменитых мастеров. На княгине был сиреневый просторный сарафан. Её голова была покрыта белой накидкой. Из-под сарафана выглядывали носки кожаных башмачков, слегка повёрнутые набок и плотно прижатые друг к другу. Княгиня восседала в кресле не прямо, а немного склонившись на правый бок, опираясь локтем на маленькую подушку.