Почему современные пациенты не лечатся? Или не долечиваются?
Потому что лечение – добровольное. Человека нельзя насильно положить в стационар, если он не представляет угрозы себе или другим. Гоняется с топором – можно. Просто ведёт себя странно – нет. И вот так по всей стране десятки тысяч людей с тяжёлыми нарушениями сидят дома, изолируются, обрастают фантазиями, превращают квартиры в помойки, заводят 50 кошек. Их никто не может тронуть.
После карательной психиатрии советского периода маятник качнулся в другую сторону. Сейчас права психически больных защищаются сильнее, чем права окружающих. И найти управу на буйного соседа, на сына, живущего в паранойе, или на жену, ежедневно обвиняющую в отравлении – почти невозможно. Даже если все видят, что человеку нужна помощь.
Как вообще ставится диагноз?
На глаз. По сути – на глаз. В редких случаях – с участием комиссии. Обычно – это лечащий врач, заведующий и председатель клинико-экспертной комиссии. Они вместе обсуждают случай, взвешивают симптомы, читают записи, наблюдают пациента. И решают.
Но даже это решение – не финальное. Часто диагноз меняется. Часто он сначала ставится «мягкий», чтобы не обрушить судьбу человека. Потому что если в 20 лет ему сразу напишут «шизофрения», то он может попасть в ловушку. А если обострение не повторится 10 лет – зачем торопиться? Пусть будет адаптирован. Пусть живёт.
Только когда пациент возвращается, повторно, с тем же набором симптомов, диагноз ужесточается. Это гуманная логика. Дать шанс. Не клеймить. Не списывать.
Почему истории болезни – не размышления, а протокол?
Потому что в психиатрии всё строится на описании. Не на выводах, не на умозаключениях, а на фактах. Как человек выглядел. Что сказал. Какой у него был тон, запах, одежда. Какую фразу он произнёс дословно. Всё записывается в кавычках. Для следующего врача. Чтобы тот мог сам сделать выводы. Чтобы была опора.
Если потом пациент скажет: «я такого не говорил» – это уже неважно. Написано пером – не вырубишь топором. Это основа преемственности, и это – единственная защита от субъективности.
Что будет с психиатрией дальше?
Мы теряем школу. Старая клиническая школа уходит. Люди, которые её несли, больше не преподают. Учебники 50-х годов – читаются как произведения. В них – глубина, наблюдение, интеллект. Из-за возрастающей нагрузки на врача, психиатрия становится быстрой, формальной, количественной.
А это значит, что работа с такими пациентами всё чаще будет ложиться на других специалистов – психологов, коучей, процессоров. Потому что кто-то должен их слышать. Кто-то должен быть рядом.
Где заканчивается психологическая помощь и начинается психиатрия?
Очень часто специалисты немедицинских направлений – психологи, коучи, фасилитаторы, процессоры – сталкиваются с клиентами, которые приходят с «обычными» жалобами: тревога, страх, усталость, «что-то не так с телом», «жизнь не радует». Но за этой симптоматикой может скрываться не просто стресс или кризис, а глубокое психическое расстройство.
Вот почему так важно различать: перед вами человек с нарушением адаптации или уже с нарушением восприятия реальности? Это главный водораздел.
Психотический уровень – это не зона психолога. Это область, где работа процессами, метафорами, смыслами уже не просто неэффективна, но и потенциально опасна. Человек может быть в обострении, он может услышать в ваших словах угрозу, встроить вас в свою бредовую систему, воспринять ваш вопрос как приказ. Это не гипотеза – такие случаи происходят регулярно. И последствия могут быть трагичными.
Вы не обязаны ставить диагноз. Но вы обязаны почувствовать – что-то тут не то. Увидеть дезорганизованное мышление, невозможность удерживать контакт, неадекватную реакцию на нейтральные вопросы. И главное –