– Итак, что мы имеем!? – произнес Малинин, и вид его с трубкой у губ напомнил Фиме следователя-садиста из американского фильма, название которого вылетело из головы.

– Не знаю, что вы имеете, но поиметь хотите меня, – тотчас вставил Фима.

– Боюсь, Ефим Романович, иметь вас будут совсем другие люди и в другом месте, – резонно заключил Малинин. – И все же… Давайте исходить из вашей невиновности. Допустим… Допустим, вас взломали и искусно подсунули… – Малинин осекся, явно не желая называть фамилию… Предположим, наши проморгали и решили смыть следы. Но скажите на милость, как злоумышленник мог сделать ставку на безответственность сразу троих сотрудников газеты?

– Двоих, – немедленно среагировал хмурый Арсик.

– Нет, Женя, троих, – акцентировано повторил Малинин. – Он ведь не мог быть уверен на все сто, что некий раздолбай не проверит на последнем этапе.

Арсик побелел, скрипнул зубами, но промолчал, сочтя за благо не нарываться.

– Наш доброжелатель, – продолжил Малинин, – вряд ли из тех, кто действовал на удачу, на авось. Он либо знал наверняка, что ошибка проскочит, либо…

– … взломал и Ладушкина и Буренина, – закончил за него Фима, и они обменялись понимающими взглядами.

– Получается, кто-то хозяйничал и в персоналке Ефима Романовича, и в нашей корпоративной сети, которая, между прочим, надежно защищена, – резюмировал Арсик.

Зазвонил городской. Главный поднял трубку, сказал «да», еще раз «да», замер. Сидевший близко Фима почувствовал, что разговор имеет отношение к «делу о кроссворде». Интуиция сработала. Но лучше бы подвела. Малинин слушал молча. Внезапно глаза редактора закатились, брови взметнулись, рот приоткрылся. Лицо исказилось, точно ему сообщили о неизлечимой болезни. Медленно положив трубку, он с видимым трудом выдавил из себя лишь одну фразу: «Буренин умер».

Антон Буренин умер. Он полулежал за кухонным столом, откинувшись на спинку стула. Обе руки плетьми свисали, почти касаясь пола. В такой позе часто расслабляются после долгой работы над рукописью или за компьютером. Низкорослый, худощавый человечек лет сорока, с уже заметными залысинами, внедрившимися в густую черную шевелюру, словно подсматривал в щелочки полуоткрытых бездвижных глаз за действиями Тополянского.

Но собственно действий-то никаких руководитель отдела, он же старший следователь по особо важным делам Следственного комитета прокуратуры подполковник Алексей Анисимович Тополянский не предпринимал. Он мирно восседал рядом с покойным и не без удивления (давно ничему не удивлялся!) взирал на пять пустых бутылок водки емкостью 0,5 литра. С ними соседствовал толстого стекла граненый стакан, какие являлись атрибутом общественных столовых прошлого и лабораторной мензуркой алкашей, распивавших во дворовых закутках бутылку «на троих». Маленькая то ли тарелочка, то ли блюдце располагалась ближе к правому краю стола. На ней как-то сиротливо гляделась половинка соленого огурца и не более того. Большой двухтомный Энциклопедический словарь под редакцией Прохорова («У меня такой же», – отметил про себя Тополянский) – слева от скудной закуски. И все. Чистенькая клеенка, на которой сервировали этот «натюрморт», свидетельствовала в пользу аккуратного хозяина.

Эксперт-криминалист Оксана Львовна Крачко, приехавшая ранее с оперативно-следственной группой, молча стояла у двери. Взор этой немолодой, но еще довольно привлекательной дамы в расклешенных потертых джинсах и кожаной куртке с модными удлиненными отворотами устремлен был в окно, за которым виднелся облупленный фасад соседней блочной «хрущевки». Она знала: Тополянский любил работать, не торопясь, в тишине. Она много про него знала.