Женщина ринулась из зала, но в коридоре резко остановилась, голос стал спокойнее:

– Я уйду от тебя Алексей.

Тот, не оборачиваясь, только махнул рукой в ее сторону.

Женщина прошла в спальню, не раздеваясь, упала лицом в подушку и дала слезам волю.

Клава подошла к двери, прислушалась. Вроде бы кто-то кричал, но может показалось. Родители явно были дома, но как всегда она не стала нажимать на кнопку звонка, а воспользовалось своими ключами.

Ключ легко повернулся в замке. Дверь открылась с легким скрипом. Клава осторожно, не спеша, даже с опаской осмотрела через открывшуюся щель прихожую. Медленно вошла и захлопнула дверь. На границе прихожей и зала стоял растерянный отец.

– А, это ты – сказал он безучастно и махнул руками в стороны.

Поясок его халата развязался, полы свободно болтались из стороны в сторону. В руке он держал смятую газету. Волосы его были растрепаны, стоял он какой-то нерешительный и вообще, имел жалкий вид. Так выглядит человек удивленный и до конца еще не пришедший в себя после неожиданного удара. Он поддался вперед, губы сомкнулись, как бы в преддверии слова, но что-то его остановило. Посмотрел на смятую газету и пошел, расправляя ее, в направлении кресла.

Клава разулась, сняла пальто и берет. Ей казалось, что она чувствует каким-то непонятным органом тягостную, неприятную атмосферу, поселившуюся на тот момент в квартире. Это чувство было ей знакомо. Она представляла его себе образно. Как будто жирные, черные пятна осели на стенах и медленно, вытягиваясь, сползают вниз. Как ни странно, это ее трогало мало, она уже привыкла. Человек, видимо, ко многому привыкает.

Надев коричневые шлепки, она пошла в ванную, умыться. Долго мылила руки, мыслей в голове не было. Выйдя из ванной, Клавдия услышала тихие всхлипы, исходившие через открытую дверь из находящейся близко спальни. Она осторожно открыла дверь и тихонько, на цыпочках вошла в комнату взрослых. Мама лежала на животе, уткнувшись лицом в подушку. Ее тело время от времени несильно вздрагивало. Отойдя недалеко от порога, Клава остановилась и в нерешительности посмотрела на дверной проем. Потом подошла ближе и положила руку на правое плечо матери. Та перестала вздрагивать, немного успокоилась. Щелкнул механизм часов в зале, металлическая мелодия проиграла восемь тактов. Мать положила, не поворачиваясь, свою ладонь поверх ладони дочери и несколько раз слегка похлопала ею. Потом уперлась в кровать руками и со вздохом поднялась и присела на край. Тушь немного потекла, но много мокроты на лице не было, веки почти не припухли. За все время не было сказано ни слова. Мать посмотрела на дочь, хлюпнула в последний раз, утерлась рукой. Выдвинула ящичек тумбочки, достала оттуда салфетку и стала вытирать остатки слез и растекшуюся тушь.

Они сидели некоторое время рядом – мать и дочь. Клава уперла локти в колени, сделала из кистей подставку и положила на нее подбородок. Безучастно смотрела перед собой.

– Как в школе? – стараясь придать голосу спокойный тон, спросила мать.

Клава вздохнула, поправила юбку. Возникла неловкая пауза.

– Я понимаю – нехотя продолжила мама.– Все это – она посмотрела вверх, как будто ища чьей-то помощи – все это некрасиво, неправильно. Ладно мы, взрослые. Жизнь штука непростая, у каждого свой взгляд и вроде бы это и правильно…что у каждого право..гнуть свою линию. Но.. ой, что-то я совсем не про то..– она просительно посмотрела на дочь.

– Не надо мама.

Та теребила салфетку, сосредотачиваясь на чем-то.

– Нет доченька, мне надо кое-что тебе сказать, кое-что очень важное. Взрослые спорят, но вы, дети, вы же ни в чем не виноваты. – Она стала говорить громко, осеклась и перешла практически на шепот. – Вы же не виноваты, но как оградить? – Она доверительно положила свою руку на плечо дочери и легонько развернула к себе.