Николай молчал, словно слова застряли у него в горле, не желая вырываться наружу.

– И что мы здесь забыли? – не выдержал Семён, нарушая гнетущую тишину. – Не пора ли тебе, друг мой, поведать, что гложет душу твою? И зачем мы здесь?

– Сейчас, сейчас… Дай мне дух перевести! – пробормотал Николай, отводя блуждающий взгляд от мусорной бездны.

– Ты меня пугаешь, Колян. Что, чёрт побери, мы здесь с тобой делаем? Что вообще происходит?

  Николай с неохотой приблизился к багажнику, словно к вратам преисподней, и замер в нерешительности.

– Сейчас, сейчас… Ты, это, только не пугайся… – пробормотал он изменившимся голосом.

  Минута тянулась вечностью. Наконец он распахнул крышку, и, помедлив, отодвинул край брезентового плаща, скрывавшего тайну, лежащую во чреве багажника.

  В кромешной тьме невозможно было различить очертания. Николай щелкнул фонариком, и луч света выхватил из мрака ужасающую картину: на дне, свернувшись калачиком, лежала молодая девушка, и ее вид не оставлял сомнений, что смерть не оставила ей ни единого шанса. Белые, словно облака, слегка завитые кудри рассыпались по дну, обрамляя умиротворённое лицо, застывшее в безмолвном покое.

  Даже мертвая, она казалась Семёну воплощением красоты – неземным идеалом.

  Николай, будто проснувшись, скинул плащ, и взору Семёна предстало совершенное тело. Идеальные изгибы груди, точеные ноги и руки, не знавшие тяжести труда, говорили о ее принадлежности к миру роскоши. Одета она была под стать своей красоте: короткая юбка едва прикрывала бедра, невесомая блузка облегала стан, а сверху – элегантный плащ, несомненно, от известного кутюрье.

  Семён, словно парализованный, не отрываясь смотрел на безжизненное тело девушки, слова застряли в горле, не находя выхода.

– Ты… Это ты с ней сделал? – прохрипел он, с трудом отводя взгляд от тела девушки.

– Это вышло случайно, Семён. Поверь мне… – прошептал тот, избегая его взгляда.

– И когда это случилось?

– Вчера. Поздно вечером. Я был пьян в стельку. Сосед зазвал на шашлыки. Там целая орава собралась… Попросили меня стол привезти, стулья, выпивку, ну, всю эту шашлычную лабуду. А ехать – то, сам знаешь, рукой подать – до запретки.

  Мне следовало бы машину сразу во двор загнать, да поленился… Вот же, идиот!

  А после шашлыков, на обратном пути, темно уже было… я сунулся было во двор, а там всё забито, и ни одного свободного парковочного места… Даже развернуться негде.

  Начал было задом сдавать, и как только в арку въехал, как вдруг – бах! И ведь медленно ехал то… Я её даже не заметил сначала. Вылез из машины, посмотреть, а она там, под колёсами… лежит, и не дышит…

  Не думаю, что машиной, я её не сильно ударил, скорее всего, это она головой так об асфальт приложилась. Много ли ей надо? И что мне оставалось делать? Гаишников вызывать? Полицию? Я за рулём, пьяный как свинья, а тут, такое… Это же верный срок! А я в тюрьму не хочу, Семён! Ну, я её в багажник и закинул… А машину во двор соседний перегнал. Так она там, почти сутки и пролежала. А я, как зомби ходил, всю ночь, весь день… Не знал куда себя деть. А тут, смотрю, ты идёшь…

А мне одному не справиться… Ты не волнуйся, никто меня с ней не видел. Темно ж было… А под аркой, так вообще, хоть глаз выколи!

– Ну ты и удружил мне, Коля – Николай! Делаешь из меня соучастника? Труп в машине, свалка… Ты что, здесь её зарыть хочешь? На свалке? Типа, не найдут? А ты знаешь, что все эти кучи бульдозер потом тягает туда – сюда, равняет и утрамбовывает? А что если её найдут?

  Да и не по – людски это – хоронить усопших в такой мерзости.