– Понял. Тогда ждите.

Повесив трубку, он, по старой армейской привычке, начал быстро собираться. Хотя собирать особенно было нечего – чистое белье, старая форма, сапоги, полотенце, два куска мыла, зубная щетка; все это давно было уложено в рюкзак и ждало своего часа. Который, похоже, наступил.

Все еще размышляя о пиве, Потапов набрал номер Соломатина.

– Сегодня, – только и сказал он ему.

– Когда? – Соломатина это известие, похоже, не сильно удивило.

– Они ждут после двадцати трех.

– Они? – переспросил Соломатин.

– Ковалёв тоже. Как твой «козел»? Проблем не будет?

– Постучи по дереву. Ты сам-то готов?

– Готов.

– Тогда жди, сейчас заеду.

Потапов тут же набрал номер деда.

– Дед, я уезжаю, – вместо приветствия сказал он.

– Уже?! – удивился дед.

– Да.

– Ты ничего не забыл?

– Нет, ничего.

На несколько секунд повисла пауза. Дед, по-видимому, хотел что-то сказать на прощание, но кроме банального «ни пуха, ни пера», Потапов ничего от него больше не услышал.

– Береги себя, Андрюша, – грустно добавил дед, – и… возвращайся!

– Не волнуйся дед, все будет хорошо. Давай, до скорого!

– Надеюсь, что до скорого…

Повесив трубку, Потапов, поразмышляв с минуту, почти бегом кинулся вон из квартиры – места в рюкзаке оставалось еще много, голова болела, дорога предстояла длинная, короче, без пива никак не обойтись.

Что Потапову всегда в самом себе нравилось, так это умение в самый ответственный момент принять правильное, единственно верное решение.

Как сейчас, например.

Соломатин, так же как и Потапов был человеком военным. Был, правда, в прошлом, но это не помешало ему быстро собраться и загрузиться в свой «уазик».

Рюкзак набитый всем необходимым на заднее сиденье, миноискатель под брюхо машины – вот, собственно, и все сборы.

Присев «на дорожку» он окинул прощальным взглядом свою квартирку. Тесная и не знавшая ремонта уже лет двадцать, но, тем не менее своя, родная. Уезжая в командировки, Соломатин всегда испытывал легкое чувство грусти от расставания с квартирой, словно оставлял любимого человека. Здесь он родился, здесь прожил почти всю свою жизнь, из этой квартиры он уходил в Афган, и опять он оставляет ее, ввязавшись в очередное приключение с сильным душком авантюры.

Выезжая из двора, он чуть было не столкнулся с большим, серебристым «гранд-чероки», который на большой скорости пытался во двор заехать. Два джипа резко, тревожно заскрипев тормозами, остановились, потом медленно сдали назад и благополучно разъехались. Обычное, на первый взгляд, ничем не примечательное событие, коих каждый день в любом московском дворе происходит великое множество.

Объезжая «гранд-чероки» и вполголоса матеря его водителя, коротко стриженого парня с цепким, неприятным взглядом, Соломатин и не предполагал, что именно сейчас решилась его судьба, как, впрочем и судьба всего предприятия в целом. И уж совсем не мог он предположить, что отныне его жизнь, а так же еще несколько десятков жизней, окажутся связаны меж собой невидимыми, но очень прочными нитями.

* * *

Серое, в бесчисленных заплатках и трещинах полотно дороги быстро бежит прямо под колеса «уазика» и, раздавленное, так же быстро уползает прочь.

Соломатин недовольно покашливает и периодически бросает на Потапова быстрые, завистливые взгляды. Ему хочется пить. Ему хочется пива.

– Сегодня градусов тридцать, – без всякой задней мысли говорит Потапов и делает большой глоток из четвертой уже бутылки.

Соломатин ничего не отвечает и лишь сильнее давит на газ, заставляя «уазик» мчаться на пределе своих сил. Где-то внизу, под днищем, на неровностях дороги гулко погромыхивает миноискатель.