В настоящий момент, здраво оценив сложившуюся ситуацию, и решив, что город находится на пороге междоусобной войны – Пимен решил действовать. А действовал он всегда через «низы» – всё через тех же простых горожан.

   И горожане ещё долго вспоминали ту проповедь архиепископа, которая больше была похожа на пламенную речь, а сама служба – на городское вече. В проповеди Пимен говорил, что единственный хозяин Китеж-града в отсутствии Юрия Всеволодовича – это сам народ. Он призывал людей не допускать, чтобы городом правил кто-либо, кроме их самих, а все вопросы решать сообща. Народ принял проповедь с большим воодушевлением, и сразу же по окончании её двинулся в направлении теремов, где жили те, кто претендовал на власть в городе.

   Народ объявил, что никакого князя кроме Юрия Всеволодовича он над собой не потерпит, и не позволит никому силой захватить власть в городе. И Ростислав Брячеславич, и Савва Буслаев и Константин были просто в ярости. Однако, теперь и думать было нечего о захвате власти – для этого пришлось бы утопить город в крови, вырезав не только своих конкурентов, но и большинство городского населения.

   Тогда все трое решили, что самый лучший выход – уехать из Китеж-града, и основать новые города на этой благодатной и нетронутой земле. В течение трёх дней они вместе со своими дружинами переправились в лодках на берег, и разъехались в разные стороны. Ростислав Брячеславич вместе со своей дружиной поехал на восток, Савва Буслаев – на запад, а Константин – на юг. Так как кое-какие карты местности были уже составлены, все трое знали, что Великий край со всех сторон окружён горами. Именно к горам-то и держали путь все трое, каждый в свою сторону. Причина тому проста – в горах было удобно добывать камень, для постройки крепостных стен и жилищ. Поэтому именно возле гор и были основаны три главных города Великого края.

   Алексашка постучался в ворота. Никто не ответил.

   –Не слышат видать, стучи сильнее. – сказал Гордей.

   Сашка затарабанил со всей силы. Наконец за воротами что-то зашевелилось, и грубый голос, явно спросонья сказал:

   –Кого там черти носят?

   –Отворяй! – не желая вступать в разговоры, заорал Прохор.

   –Ага, щас, как же – отворю. Все кому надо уже в городе – ворота закрыты. Ступай отсюда подобру-поздорову.

   Тут дипломатичный Гордей сделал знак Прохору молчать, и повёл разговор сам:

   –Впусти ты нас, мил человек. Впусти Христа ради.

   Но стражник был всё ещё рассержен грубостью Прохора, а просительный тон Гордея, казалось, ещё больше раздражил его:

   –Поди отсюда, кому говорят!

   –Дык а где же нам ночевать? В поле что ли?

   –А мне что за дело? Пошли вон!

   Тут Алексашка решился, наконец, заговорить:

   –Отворяй! Я из Бенгаловки еду. У меня к воеводе письмо от брата.

   Стражник замолк. Алексашке казалось, что он слышит, как за воротами в голове у стражника шевелятся извилины. Стражник думал довольно долго, и наконец не нашёл ничего лучше, чем переспросить:

   –Письмо?

   –Да, письмо, отворяй! – снова заорал Прохор

   Услышав голос Прохора, стражник снова взбеленился:

   –Не отворю. Вон!

   Но тут снова в разговор вступил Гордей:

   –А как тебя зовут, мил человек?

   –Ефимом кличут, а тебе зачем? – стражник видимо сразу же пожалел о том, что назвал своё имя.

   Гордей собирался снова что-то сказать, но тут Алексашка перебил его и сказал:

   –А затем, что ночь-то мы в посаде переночуем, не велика беда. Но завтра поутру ты ворота откроешь всё равно, а я сразу пойду к воеводе письмо передавать, да заодно ещё скажу ему, мол, ночью передать письмо не смог, потому что стражник Ефим нас в город не пустил.