МЫШКИН. Так ведь это… как дышать! Тебя спрашивают, а ты говоришь правду. Это ведь так легко и приятно, говорить правду. Знаете, всегда нужно говорить правду. Всегда! Я давно это понял!

ПРОКУРОР. Вот и славно! Лев Николаевич, вы готовы дать показания по драматичному эпизоду в трактире, когда гражданин Рогожин намеревался вас убить.

МЫШКИН. Непременно готов. Было такое. В трактире, на лестнице, Парфен Семенович с ножом меня караулил. Руку, кажется, занес. Здесь со мной припадок случился. Падучей… Что было потом, признаться, почти не помню. В себя пришел, кажется, уже в Павловске, на даче у Лебедева.

АДВОКАТ. И что, свидетель Мышкин, зарезал вас Рогожин?

ПРОКУРОР. С жертвой преступного умысла случился припадок. Падучая и отвела.

СУДЬЯ. Господин делопроизводитель, это – ваша епархия. Так зарезал бы или не зарезал подсудимый гражданина Мышкина, не случись с ним припадка?

ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ (в некотором сомнении). Зарезал бы.

АДВОКАТ. Это возмутительно!

ПРОКУРОР. Гражданин Мышкин, вы подтверждаете слова господина делопроизводителя?

МЫШКИН. Отношусь к господину делопроизводителю с большим уважением и симпатией, хотя и не имел чести свести с ним знакомство… Глядя на этого человека, вижу, сколь много и тяжело он страдал. Но слова господина делопроизводителя я подтвердить не берусь. Не могу. Вот.

ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ. То есть, как?!

ПРОКУРОР. Я протестую!

СУДЬЯ. Вы то что протестуете? Мышкин – свидетель обвинения. Вы его сюда привели.

ПРОКУРОР. Гражданин Мышкин – не в своем уме.

АДВОКАТ. Протестую, ваша честь! Господин прокурор хочет лишить свидетеля законной субъектности.

СУДЬЯ. Протест принимается.

ДЕЛОПРОИЗВОДИТЕЛЬ. Ваша честь! В материалах дела представлено описание реакции подсудимого на вид Мышкина в падучей. Цитирую: «Надо предположить, что такое впечатление внезапного ужаса, сопряженного со всеми другими страшными впечатлениями той минуты, – вдруг оцепенили Рогожина на месте и тем спасли князя от неизбежного удара ножом, на него уже падавшего». Неизбежного! На него уже падавшего! Думается, такое описание является абсолютным доказательством намерения подсудимого Рогожина совершить убийство гражданина Мышкина.

АДВОКАТ. Абсолютным?! Это так мы теперь в суде выстраиваем доказательную базу? Мой подзащитный сам не знает, что сделает в следующую секунду! Вспыльчив! Ревнив! Непоследователен!

МЫШКИН. Вы, господин прокурор, и вы, господин делопроизводитель, простите меня великодушно. Я вижу, что виноват перед вами, ибо огорчил вас чрезмерно. Знаете, я тоже думал, что Парфен Семенович хотел меня зарезать. То есть, тогда я был вполне уверен и всегда был вполне уверен, что непременно хотел… зарезать… Теперь же… никак не уверен. Может, Парфен Семенович посмотрел бы мне в глаза и отдал мне тот садовый нож, которым он страницы книжные режет. Вот тот… (Дрожащей рукой Мышкин показывает на нож в руках Рогожина.) Он ведь до того еще никого не убивал. Если бы не было со мной того припадка, посмотрел бы он мне в глаза и сказал: «Бог с тобой, Лев Николаевич, вот, возьми проклятый нож, брат мой названный…». Понимаете, тогда думал, что зарежет. Глаза его мне везде мерещились. А теперь, здесь и сейчас, это ведь другое дело. Это ведь что-то уже совсем другое! И всегда нужно говорить правду.

ПАРФЕН РОГОЖИН. Да зарезал бы я тебя! Как пить дать! Даже не знаю, что меня остановило…

ПРОКУРОР. Нет, вы видите!

АДВОКАТ. Признание подсудимого касательно собственных намерений – бездоказательно!

МЫШКИН. Что вы такое говорите, господин прокурор… Ах, господин судья, не слушайте его!

СУДЬЯ. Кого?

МЫШКИН. Обоих. Ни господина прокурора, ни Рогожина. Разве может такой порывистый и хороший человек как Парфен Семенович ведать: зарежет или нет. Я почему-то уверен, что он меня никак не мог зарезать. Наверное, хотел зарезать, уже почти решился, но не зарезал бы ни за что. Нет, не могу грех на душу брать! Не буду! Не буду говорить о том, чего не случилось, как о свершившемся факте.