Из материалов дела следует, что в самом начале своих поисков Мышкин приехал в Измайловский полк, цитирую, «на бывшую недавно квартиру Настасьи Филипповны» «ни жив ни мертв». После разговора с хозяйкой квартиры – «вдовой-учительшей», князь, цитирую, «встал совершенно убитый», он «ужасно как побледнел», «у него почти подсекались ноги». Обращаю внимание: разместившись в трактире на Литейной, князь Мышкин машинально заказал закуску, а потом «ужасно бесился на себя, что закуска задержала его лишних полчаса, и только потом догадался, что его ничто не связывало оставить поданную закуску и не закусывать». А ведь Мышкин был трезв!

Он уже находился на грани безумия, испытывая, цитирую, «ощущение, мучительно стремившееся осуществиться в какую-то мысль». При этом Мышкин «все не мог догадаться, в чем состояла эта новая напрашивающаяся мысль». И не мог догадаться довольно долго. Одним словом, все мечется и мечется Лев Николаевич. Все ищет приключений на свою больную голову.

Во второй раз наведался к учительше, и, заметьте, цитирую, «все семейство заявляло потом, что это был на „удивление странный“ человек в этот день, так что, „может, тогда уже все и обозначилось“». При чтении сцены осмотра князем Мышкиным комнат Настасьи Филипповны мы замечаем нездоровый фетишизм. Экземпляр романа Флобера из библиотеки прикарманил! Один раз домой к Рогожину явился, во второй раз бросился, в третий… Но, конечно же, эти медицинские факты, перемены восприятия, изложенные в материалах дела черным по белому, ничего не говорят господину прокурору, преследующему единственную цель – опорочить моего подзащитного, оказавшегося в трудной жизненной ситуации.

Мышкин внушил себе, что Рогожин к нему явится. Конечно, после всех этих хождений и внушений Рогожин не мог не явиться к Мышкину. Податливая душа Рогожина болеет за Мышкина! Да, Рогожин свидетельствует князю, что был в трактире, в коридоре, где ждал его, Мышкина. Но ведь Мышкин сам ушел из трактира на поиски Рогожина. Никто его оттуда не выгонял! А раньше Рогожин строго-настрого наказал своим домочадцам ничего не рассказывать о нем князю в случае появления последнего. И когда он увидел Мышкина, бросившегося к нему в четвертый раз, – то уже не смог скрыться и пройти мимо.

ПРОКУРОР. Хорошо. Давайте вернемся к покушению Рогожина на Мышкина в трактире…

АДВОКАТ. Говорю еще раз: запутанная история. Мало ли, кому что привиделось. Да и жертву, если таковая, конечно, намечалась, не допросишь.

ПРОКУРОР. Отчего же. Жертва – в наличии. И не просто жертва, но свидетель… обвинения. Мышкин Лев Николаевич.

АДВОКАТ. Какой же Мышкин свидетель? Он – в невменяемом состоянии, в Швейцарии.

СУДЬЯ. Господин прокурор, адвокат прав: что это за свидетель? Он же… овощ…

ПРОКУРОР. Медицина не стоит на месте! Мышкину значительно лучше. Его долго лечили и… вылечили… ну… или… подлечили. Так вот, Мышкин вменяем! Приглашаю свидетеля обвинения: гражданина Мышкина Льва Николаевича, князя.

Входит «божий одуванчик» Мышкин.

ПАРФЕН РОГОЖИН. Ну, здравствуй, князь. Вот и ты пожаловал.

МЫШКИН. Здравствуй, Парфен Семенович! Знаю, знаю о твоей участи. Сколько же ты пострадал, Парфен! И я ведь перед тобой так виноват!

ПАРФЕН РОГОЖИН. Виноват, говоришь, а сам в свидетели подрядился…

МЫШКИН. Нет-нет, Парфен, я только…

ПРОКУРОР. Лев Николаевич, не отвлекайтесь! Как вы себя чувствуете? Готовы дать показания по рассматриваемому делу?

МЫШКИН. Чувствую себя значительно лучше, практически хорошо. Не очень понимаю, где я, но показания дать готов.

АДВОКАТ. Как же вы, гражданин Мышкин, собираетесь давать показания, если не понимаете, где находитесь?