– Далеко еще, Алексей… до лесоповала?

Алексей с трудом переводит взгляд на старика. Губы его синеют от холода.

– Не знаю, дядя Егор… Сам уже дорогу не вижу… Да и какая разница… Он сплевывает на снег, и слюна мгновенно превращается в ледышку.

Внезапно, сзади раздается грубый окрик.

– Шевелись, падаль! Что встали?! Работать надо, а не сопли морозить! Охранник начал подгонять их прикладом винтовки.

Алексей, стиснув зубы, снова упёрся в бревно. Нельзя останавливаться. Если упадешь, замерзнешь насмерть.

У костра, скудно горящего в центре лагеря, сидели несколько человек, пытаясь согреться. Их лица измучены, а глаза пусты. Один из них, молодой парень, что-то тихо напевал себе под нос.

– Светит месяц, светит ясный… не видать ни зги…

К нему подошёл старый зек, с татуировками на руках.

– Заткнись, сопляк! Нечего выть.

Парень опустил голову и замолчал. Алексей, проходя мимо, бросил на него сочувствующий взгляд. Он помнит, как сам пел песни в Ленинграде, до ареста. Теперь это казалось сном.

Вечером, в бараке, Алексей, свернувшись калачиком на нарах, пытался заснуть. Но холод и голод не дают покоя. Он закрывает глаза и видит Нину и Ирочку. Их счастливые лица. Теплый дом. Запах пирогов и жареной картошки.

Каждый день он шёпотом повторял одни и те же слова:

– Я вернусь… Я обязательно вернусь…

Но ледяной ветер завывает за стенами барака, заглушая его слова, словно говоря, что надежда умерла вместе с теплом и светом на этой проклятой земле.

Небо, серое и хмурое, редко радовало глаз яркими красками. Часто оно было затянуто густыми тучами, из которых сыпал мелкий колючий снег, превращавший мир в бесформенную белую пустыню. Иногда, в редкие ясные дни, можно было увидеть северное сияние – призрачные всполохи зеленого, синего и фиолетового цветов, танцующие в небесах, как насмешка над суровой реальностью.

Земля – скованная льдом и снегом, казалась мертвой. Деревья, если и встречались, были покрыты инеем, словно хрусталем, их ветви ломались под тяжестью мороза. Реки и озера замерзали до самого дна, превращаясь в ровные, безжизненные поверхности.

Ночь наступала быстро и внезапно, погружая мир в непроглядную тьму. Звезды, холодные и далекие, тускло мерцали на небе, напоминая о бесконечности и безразличии Вселенной.

Воздух был сухой, колючий и пах холодом, с примесью запаха железа и прелых опилок – запаха, который преследовал Алексея повсюду. Он ощущал его даже во сне.

На севере время текло медленно, тягуче. Дни казались бесконечными, а ночи – долгими и страшными. Здесь, в царстве вечной мерзлоты, человек был один на один с природой, с холодом, с голодом и со смертью.

Алексей, с трудом узнавал в себе интеллигентного молодого человека, еще несколько месяцев назад мечтавшего строить мосты через Волгу, а не прокладывать железную дорогу в царстве вечной мерзлоты. Мечты, яркие и полные жизни, казались сейчас далеким сном, недостижимой реальностью. Он словно смотрел на свою прежнюю жизнь сквозь толстое стекло, не имея возможности ни вернуться, ни что-то изменить.

Донос соседа, жалкий и трусливый, как крыса, оборвал его жизнь, как ледяной ветер обрывал дыхание. “Восхвалял иностранную технику, критиковал советскую”, – гласила подлая бумага. Бумаге верили безоговорочно. Слова, вырванные из контекста, перевернутые с ног на голову, стали приговором, разрушившим его семью, его карьеру, его будущее.

Безысходность давила на него, как многотонная плита. Он чувствовал себя раздавленным, сломленным, опустошенным. Его мир, такой светлый и радостный, в одночасье превратился в непроглядную тьму.

В первые дни в лагере Алексей, еще не сломленный, еще цепляющийся за обрывки прошлой жизни, пытался бороться с абсурдом, доказывать свою невиновность. Он подходил к надзирателям, просил встречи с начальством, писал жалобы в высокие инстанции.