Алексей и не подозревал, что этот случайный разговор на кухне станет для него роковым. Он не знал, что Федор уже давно и исправно доносит на всех, кто проявляет хоть малейшее недовольство советской властью. Он не знал, что за ним уже давно следят, и его неосторожные слова в защиту страны будут использованы против него. Он и не подозревал, что этот спор станет началом его конца.

Через несколько дней Алексея вызвали в партком завода. Там ему сообщили, что на него поступил донос. Его встретил секретарь парткома, суровый мужчина с непроницаемым взглядом.

– Садитесь, Соколов, – сказал секретарь, указывая на стул. – У нас к вам серьезный разговор.

Алексей сел, чувствуя, как его начинает охватывать тревога.

– На вас поступил донос, Соколов, – продолжил секретарь, глядя на него в упор.

Алексей побледнел. Он понимал, что это очень серьезно.

– Донос написал Федор, – сказал секретарь, называя имя Федора с отвращением. – В доносе Федор обвиняет вас в антисоветской пропаганде, в восхвалении иностранной техники и в критике советского строя.

Алексей попытался что-то сказать, оправдаться, но секретарь поднял руку, останавливая его.

– Не перебивайте, Соколов, – сказал он. – Вы будете иметь возможность высказаться позже. Сейчас вы должны выслушать обвинения.

Донос написал Федор. В доносе Федор обвинял Алексея в антисоветской пропаганде, в восхвалении иностранной техники и в критике советского строя.

Алексей был потрясен. Он не мог поверить, что Федор мог на него такое написать, ведь всё было совсем наоборот. Он попытался оправдаться, объяснить, что это было обычным разговором, за которым не было ничего плохого.

Но его никто не слушал. Его обвинили в предательстве, в измене родине. Его исключили из партии и уволили с работы.

Жизнь Алексея рухнула в один миг. Он потерял все – работу, уважение, уверенность в будущем. Но самое страшное ждало его впереди.

Через несколько недель его арестовали. Ему предъявили обвинение по статье 58, пункт 10 – “антисоветская пропаганда”. Его приговорили к десяти годам лагерей.

В один миг счастливая жизнь Алексея Соколова превратилась в кошмар. Его отправили на север. В царство вечной мерзлоты, боли и отчаяния. Туда, где надежда умирает быстрее, чем наступает рассвет.

Запах мерзлой лиственницы и гнилой рыбы въелся в легкие глубже каторги. Алексей помнил этот запах, он преследовал его во сне и наяву, с тех пор, как его выгрузили из вагона-телятника на этой проклятой земле. 1947 год.

Солнце, если его вообще можно было так назвать, висело низко над горизонтом, словно застряв в ледяном плену. Бледный диск, едва способный пробить пелену морозного тумана, бросал на снег мертвенно-бледные отсветы, превращая бескрайние просторы в безмолвное царство льда и мрака.

Холод, пронизывающий до костей, ощущался не только физически, но и ментально. Он сковывал дыхание, заставлял кожу покрываться мурашками, а мысли – замедляться и тускнеть. Ветер, свирепый и безжалостный, нещадно хлестал по лицу, проникая под одежду, вымораживая конечности. Он завывал в расщелинах замерзших бараков, словно оплакивая обреченных.

Зима здесь властвовала безраздельно, круглый год. Лето – лишь короткий миг, когда солнце пыталось согреть землю, но даже тогда морозные ночи напоминали о своем безграничном могуществе.

Алексей, закутавшись в рваный бушлат, по колено в снегу, тащил на себе бревно. Каждое движение давалось с трудом. Дыхание вырывалось изо рта густым паром, тут же обмерзая на бороде. Его руки, обмороженные и потрескавшиеся, почти не чувствовали веса.

Впереди, спотыкаясь, шел старик, едва волоча ноги. Лицо его было изрыто морщинами, а глаза смотрели куда-то вглубь себя, словно пытаясь найти там хоть искру тепла. Обращаясь к Алексею, он произнёс хриплым голосом: