В начале февраля неожиданно позвонила Вера Пална.

– Сашенька, как дела? Мы тут по тебе скучаем. Грачев совсем пожелтел.

– Пусть печень лечит, – посоветовала я.

Секретарша рассмеялась.

– Нельзя лечить то, чего нет. Слушай, Саша, тут на тебя персональную заявку готовят, надо какое-то собеседование пройти. Ящик-то у нас режимный, сама понимаешь. Ты как насчет следующего вторника в десять? Мы, если что, справку для института дадим.

Я с удивлением обнаружила, что рада звонку. Рада возвращению туда, в лабораторию, в уютный полуподвал в Мариинском проезде.

– Не надо справки, Вера Пална, я сейчас на дипломе. Свободна, как птица. Во вторник, так во вторник.

За четверть часа до назначенного времени я спустилась по стоптанным в полукруглые лунки ступенькам. Грачев встретил меня, как родную. Мы еще обменивались последними новостями, когда в кабинет заглянула Вера Пална, накрашенная пуще прежнего.

– Сашенька, ты уже здесь? Пришел этот… мужик из отдела кадров.

Кадровик оказался аккуратным молодым мужчиной лет тридцати в модной спортивной куртке, вязаной шапочке-гребешке с надписью «Адидас» и легких, не по сезону, туфлях. Улыбка у него была самая располагающая – жаль только, глаза в ней совсем не участвовали. Есть такое определение – «рыбий глаз» – светлый до водянистости, невыразительный до прозрачности.

– Александра Родионовна? – Он протянул мне сухую крепкую руку. – Очень приятно. Сергей Владимирович. Можно просто Сергей. Сережа.

– Можно просто Саша, – в тон ответила я.

– Ну и славно… – Он окинул взглядом пустое рабочее помещение. – Как-то тут не слишком многолюдно.

– Сотрудники в командировках, – важно пояснила я. – Если вам нужен кто-то конкретно, можно справиться у Веры Пал…

– Не нужен, не нужен… – прервал меня кадровик. – Это я так ляпнул, не подумавши.

Он снова улыбнулся и подмигнул понимающе: мол, не забивайте мне баки, Александра Родионовна, знаю я эти ваши командировки…

– Зато никто не помешает, – сказала я. – Сделать вам кофе? Тут есть растворимый. Или чай.

Но кадровик вдруг поднял вверх палец, словно осененный внезапной идеей.

– Знаете что, Саша? Я предпочел бы поговорить в неформальной обстановке… – Он еще раз скользнул взглядом по комнате. – У меня такое впечатление, что мы будем смущать тех немногих… э-э… работников, которые… э-э… не пребывают в командировке. Все-таки я из отдела кадров, сами понимаете. Не хотелось бы мешать здоровому производственному процессу.

– В неформальной обстановке? – переспросила я. – Это как?

Кадровик заговорщицки качнул головой.

– А вот пойдемте, сами все увидите… Пойдемте, пойдемте.

Мы вышли на улицу, и февраль немедленно отхлестал нас по щекам зарядом колкой снежной крупы. Мороз был нешуточный, за двадцать градусов. Я покосилась на тонкие штиблеты кадровика: пожалуй, неформальность начиналась именно с них – по крайней мере, неформальность отношения к зимней погоде.

– Вам не холодно, Сергей? В таких туфельках…

Он улыбнулся:

– Это не страшно, Саша. Мы ведь не пешком пойдем… – Кадровик шагнул в сторону и распахнул передо мной заднюю дверцу стоявшей у тротуара черной «Волги». – Садитесь, не бойтесь. Садитесь, садитесь…

Я попятилась от неожиданности. Что за дела такие? Мужчина вытащил из-за пазухи удостоверение в красненьких корочках, помахал им и сунул назад в карман:

– Вот. Садитесь.

Это становилось интересным. Подобного вывиха моя автоматическая программа явно не предусматривала, но я не чувствовала ни капельки страха. Наоборот – в моей жизни наконец-то происходило что-то непредсказуемое. По крайней мере, пока. Пока. Покойный оперуполномоченный капитан Знаменский очень любил это слово.