Высадив свою дражайшую с её босоножками у подъезда, Валентин Васильевич, не заходя в дом, развернулся на Будённовск.

До него ходу – с полчаса. Валентин Васильевич, пробравшись сквозь перекрёстки Баранова, перевалил через горбатый путепровод, набрал на спидометре привычные 70 кмчас и чуть-чуть расслабился. Близость свидания с Юлией будоражила его, распаляла.

Он невольно думал и думал, вспоминал…

Тогда, в Крыму, Юля поставила его в тупик, огорошила.

После той страстной сцены в машине – с поцелуями, объятиями, жаркими словами – он был на все сто уверен, что главное свершилось, теперь дело за малым: создать подходящую обстановку и насладиться в полной мере сладким грехом тайной любви.

И через день такая обстановка наклюнулась – жена с дочкой вообразили себя альпинистками и дерзнули совершить восхождение на гору, прикрывавшую бухту слева. Валентин Васильевич чуть не подпрыгнул от радости и, весьма натурально разыграв раздражённую усталость, заявил, что ложится спать. При этом он так многозначительно взглядывал на Юлию, говорил таким нарочитым тоном, что будь Анна Андреевна поревнивее, она бы обязательно сделала стойку.

И вдруг Юля, к безмерному удивлению и жесточайшему разочарованию Валентина Васильевича, кинулась натягивать майку и джинсы.

– Я тоже! Я с вами!

– Юлия, да ты что? – вырвалось неосторожно у Валентина Васильевича, и он тут же начал заминать. – У тебя же голова болела? Как бы тебе там плохо не стало…

Но Юля, странно посмотрев на него, упрямо повторила:

– Я хочу в горы. Мне уже лучше.

Они ушли, а Валентин Васильевич достал из запасов бутылку коньяка, напился с непривычки в стельку и отрубился в палатке до утра. Как он ненавидел в тот вечер Юлию!

На следующий день они отправились домой. Наедине им так больше и не пришлось поговорить. Валентин Васильевич всю обратную дорогу придумывал планы – как и где они будут встречаться с Юлией…

Но вот что странно: они стали почему-то редко видеться. А при встречах Юлия держалась так, словно ничего и никогда между ними не было. Ну совсем чужой и посторонний человек!

Наконец, в один, как пишут в романах, прекрасный день, уже в сентябре, Валентин Васильевич, проезжая по Советской, увидел на тротуаре Юлию. Она шла, о чём-то глубоко задумавшись, машинально помахивая сумочкой. В огненно-красной юбке и белой маечке, с распущенными волосами она издали походила почему-то на цыганку. Валентин Васильевич притормозил и посигналил. Она не слышала. Тогда он свернул на ближайшем повороте, пристроил «Ладушку», замкнул дверцу и быстренько выбежал на перекрёсток. Юля уже приближалась. Валентин Васильевич произвёл разведку взглядом, знакомых поблизости не обнаружил и преградил девушке дорогу. Она чуть не ткнулась ему в грудь.

– Ой! Валентин Васильевич?

Юля растерялась, но в голосе её слышалась радость, а это было главное.

– Юля! Мы так давно не виделись… Пойдём скорей, здесь нельзя стоять…

Он так стремительно говорил и так решительно подхватил её под локоток, что об отказе не могло быть и речи. Они молча прошли к машине, сели, поехали.

Валентин Васильевич украдкой взглянул на часы – пять. Был газетный день и ему, кровь из носу, надо быть в редакции. Если он задержится, корректора и дежурный по номеру от злости лопнут – он должен первым читать свежие оттиски полос. «Ладно, скажу, что в обкоме был – не впервой», – успокоил себя Валентин Васильевич и, встряхнув головой, отбросил ненужные мысли.

Они уже выезжали из города, вскоре свернули в лес и остановились в самой чащобе. Валентин Васильевич, несколько смущённый молчанием Юлии, повернулся к ней и неловко обнял. Но она сама обняла его и прижалась щекой к его щеке.