Багряное зарево отметило горизонт; тонкая полоса закатной крови отделило тундру от неба цвета снега. Зарево истончилось и потухло, заключив мирок в чёрный кокон. Солнце сгинуло одиннадцатого ноября, и наступила полярная ночь.

А в ночи наступила смерть.

2.

– Ляпота! – Аркадий Вересаев вынырнул и прижался грудью к бортику продолговатого бассейна. Уцепился за прорезиненный край, зафыркал, вытряхивая воду из ушей.

В молодости он воротил нос от книг, но переступив сорокалетний рубеж, начал штудировать словари. Даже выписывал новые для себя слова: «метафизика», «дольмены», «абстракция». Он не собирался останавливаться на достигнутом (а достиг он многого) и прокачивал интеллект перед выходом на следующий уровень. На большую арену. Утром Вересаев положил в копилку слово «жовиальный». Тот, кто любит жизнь.

Аркадий Юрьевич любил жизнь: жадно, как любят её все российские чиновники. Как дети едят торт: не боясь запачкаться, руками, выбирая самое вкусное, слизывая кремовые розочки.

Бабушка-хохлушка говорила: «первый хлопец на деревне, а в деревне три двора». Точно про него, пусть не три двора, пусть чуть больше – зато первый, самый уважаемый. Глава ПГТ, он был избран большинством голосов на прямых выборах в две тысячи двенадцатом, переизбран городским советом в семнадцатом, и за свою каденцию успел немало. Например, построил этот прекрасный бассейн. Критики, сопливые оппозиционеры, талдычили, что в Койске нет больницы, что к педиатру приходится ехать на материк; Вересаев заверял: спорт – залог здоровья. Плаванье – лучшее лекарство.

Иногда бассейн – подарок несмышлёным избирателям – запирали, чтобы глава администрации мог отдохнуть от рутины. Расслабиться в одиночестве… или не в одиночестве, как сейчас.

Лампы под потолком цедили приглушённый свет. По воде скользили блики. Из панорамного окна открывался головокружительный вид. Первозданный пейзаж заполярного круга, снежные поля нагорий и чернеющие ущелья, ползучие покровы, стекающие языками по кручам, будто белая лава. Архитектор спроектировал здание так, чтобы посетители бассейна наслаждались природой, чтобы глаза не мозолили заброшенные пятиэтажки, маячащие на севере Койска или свалка металлолома на побережье. Способами добраться до цивилизации были аэропорт и зимник, а летом, когда болота пожирали дорогу, – море и аэропорт.

Непромокаемые часы отмеряли полдень, но солнце не встало из-за гор. Вчера наступила полярная ночь. Дни до января пятьсот жителей Койска проведут в сумерках.

Вересаев решил, что будет скучать по этой дыре. Покинув Койск, обретя, наконец, долгожданный кабинет в администрации Красноярска, он вспомнит фиолетово-красные всполохи над ледниками, пламя северного сияния, и обронит скупую слезу…

По кафелю зацокали каблуки, отвлекли. Вересаев крутнулся в подогретой воде.

– Леночка…

Брюнетка двадцати трёх лет от роду встала у окна. Она успела принять душ, смыть с себя въедливую сперму главы администрации. В сапожках, колготах, юбке-карандаше… но полностью голая выше пояса, она вновь взбудоражила любовника.

«Эрекция, – подумал Вересаев, – это так жовиально!».

Сильному, упитанному, здоровому мужчине претило всё, что связано со смертью, с болезнью и увяданием. После похорон он ни разу не навестил могилы родителей и бабушки, хотя последняя обрела покой совсем рядом, на крохотном кладбище. Русские закапывали русских в мёрзлый грунт за рыбозаводом, а коренное население везло мертвецов в тундру.

– Куда ты? – Вересаев поманил из воды, прочёл во взгляде Лены с трудом маскируемую брезгливость, но не обиделся. Лена была обручена, собиралась переехать с женихом в Дудинку. Жених охотился, она зарабатывала на веб-камерах, когда Интернет не пропадал, а пропадал он периодически. Лена нуждалась в деньгах и лишь потому раз в неделю ложилась под чиновника. У разведённого Вересаева таких Лен будут сотни.