8.

Дед Михаила Латынина, директора краеведческого музея, переехал на север сразу после войны, по доброй воле переехал, с женой-декабристкой. Строил порт и бараки, предшественники панелек. Посёлок основали на двадцать лет раньше. Первые полярники описывали в дневниках, как по привязанному канату, вслепую, добирались от домика к домику, а ураган швырял булыжники.

Отец Латынина по крупицам собирал материалы, музейные экспонаты, интервьюировал представителей исчезающих народов: энцев, нганасан, эвенков. Сохранилась запись, сделанная со слов пожилого оленевода, о великанах, живших у залива, и не позволявших племенам селиться здесь. Под записью в амбарной тетради есть рисунок, выполненный детской рукой: гигант, шагающий через тундру. Иллюстрацию нарисовал маленький Миша.

Михаил Латынин пошёл по стопам отца и глубоко в душе сожалел, что Тимур – счастье, свалившееся на голову в сорок лет – покинет Таймыр. Все покидали, в поисках тепла, карьеры, денег. Латынин искренне надеялся, что за четыре года настоящего отцовства исправил ошибки прошлого, по крайней мере, попытался.

Тёмным ноябрьским днём Латынин стоял возле полярной станции. На сердце скреблись кошки.

Служебный «УАЗ-ТРЭКОЛ» сверкал проблесковым маячком. Территорию огородили лентой. Мощные фонарики лучами прорезали сумрак. Было что-то особенно тревожное в гуле ветра, в пляске призраков, порождённых вьюгой, во мраке, плывущем с океана. Миронов не пустил директора на станцию. Приходилось издалека наблюдать за действиями стражей порядка. Латынин был уверен: они понятия не имеют, что делать. Топчутся, создавая видимость работы.

По дороге к станции Латынин встретил Петьку Китайца. Долган ковылял, будто в трансе. Водочный транс – привычное для него состояние, но сегодня было что-то ещё во взгляде оператора котельной. «Будто мертвеца увидал» – кажется, так писали в готических книгах?

– Ну что там, Петь? – спросил Латынин.

– Эскё, – сказал Китаец, не сбавляя шаг, проходя мимо под оледеневшими проводами. – Эскё поел и скоро снова поест.

– Сказочки это…

Косматые брови Китайца съехались на переносице.

– Он забирает вождя. Потом шамана. Потом он забирает всё племя.

От столовой к обсерватории прошагал капитан Миронов в расстёгнутой настежь куртке.

«Эскё, – подумал Латынин, – богатыри со змеями вместо рук. Не их ли ищет капитан в метели?».

9.

Миронов не стал бы заносить в протокол, но всё походило на то, что семерых людей похитили инопланетяне. Марсианская тарелка пробила здание и высосала полярников вместе с собакой, как до этого высосала Вересаева и Рябцеву. А как прикажете ещё объяснить стену, выбитую так, словно по ней долбанули тараном? Отсутствие следов на снегу?

Почему, когда кирпич рушился, никто не выбежал из столовой? Они что, так увлеклись гороховой кашей, тушёнкой и крекерами? Или марсиане ошарашили молниеносностью?

Бабах! – и звук, будто всасывают спагетти…

В других постройках мирно работала аппаратура, компьютеры чертили графики и мониторили состояние окружающей среды, мигали лампочки, дремал ноутбук – перед тем, как испариться, его владелец смотрел на Ютубе «Камеди-вумен». Исключением была геофизическая обсерватория. Полиция обнаружила разбитое окно, пол, усеянный осколками, и капли крови на разобранной аэростатной платформе. Отсюда теоретическое НЛО забрало седьмого полярника. Его коллеги ушли позавтракать и провалились сквозь… стену. Шесть подносов в снегу и кирпичном крошеве. Шесть курток. Нетронутая еда в собачьей миске.

И треклятый Петя Китаец.

Разве не подтверждает безумную теорию его пьяный лепет? Китаец тыкал пальцем в небо, твердил о людоедах и пучил глаза.