– Нора, ты опять заводишься? Прекрати, это, наконец, глупо, – тихо сказал ей сидевший рядом высокий полноватый брюнет, который постоянно был рядом с нею.

Праздничное настроение улетучилось практически от первой же фразы, но Руслан демонстрировать обиду гостям не стал и только после того, как забросил в огонь последнее полено, натянув свитер и шапку, вышел из кошары на мороз. Была ли обида? Мужчина-горец не может позволить себе обид, но горячая кровь стучала в виски. Он понял, что для этой компании он только часть горного пейзажа. Если бы такую выходку позволил мужчина, то Руслан знал бы, как ему поступить. С женщинами горцы не воюют. Горянки никогда подобного себе не позволят. Заезжие туристки – в основной своей массе народ, простой и весёлый – могли бы что-нибудь такое ляпнуть, но в шутку, что не задевало. Здесь же было элементарное столичное хамство, дающее право москвичам говорить с провинциалами как с холопами.

Взяв в руки топор, Руслан выместил свою злобу на куче напиленных поленьев. Разрубив последнее, он выпрямился и вдруг вздрогнул от прикосновения к своей разгорячённой шее холодных рук. Резко повернувшись, в свете ущербной луны увидел Нору. От неё пахло вином и дорогими духами.

– Уведи меня куда-нибудь от этих сытых морд, жирных плеч, отвисших животов и тощих рук и не злись. Ты мне просто понравился, – обняв его, зашептала она.

Её горячие, липкие от вина губы впились в его задубевший на морозе рот, не давая дышать. Только на миг проснулось желание, но тут же погасло от пронзившего всё тело отвращения. Схватив женщину за тонкие запястья, он оторвал её от себя и, оттолкнув, сказал:

– Жеребцы с суками не паруются.

– Тварь, животное, ты пожалеешь об этом! – зашипела она и бросилась в кошару.

Он ночевал в сарае, зарывшись в солому. Утром лыжники уезжали в Пятигорск. На Норином лице не дрогнул ни один мускул. Мужчины были опять холодно вежливы, как и при первой встрече. Последствий эта история не имела, но долгое время нам душе сохранялся тяжелый осадок, который не давал расслабляться в присутствии столичных гостей.

– Подтянулись! – отдал он команду разведчикам. – До спасительного леса ещё километра два по голому склону, а при такой видимости маскхалаты плохо спасают, и в любую минуту отряд может быть обнаружен. Можно, конечно, залечь и не двигаться, но до сумерек ещё далеко, да и мороз крепчает.

Решили по возможности двигаться вниз. Ползли долго, пока связист не провалился в неглубокую щель, подняв снежное облако. Практически в то же время прогремел выстрел немецкой гаубицы, и не успело горное эхо повторить его, как над головами послышался грозный рёв идущей лавины. Роту подхватило воздушной волной, которую гнали впереди себя сходящие снежные массы, и понесло вниз. Сколько длилось падение – миг или вечность, – сказать сложно. Осознание реального конца звенело в голове и сжимало душу. В безвыходной ситуации даже очень мужественный человек всегда вспоминает маму. Вот и в затуманенном мозгу Руслана, как уже не первый раз на фронте, встал светлый образ матери. Страх не за себя, а за неё, потерявшую в первые же дни войны мужа – кадрового офицера, а потом старшего сына – лётчика, был сильнее страха за собственную жизнь.

Все матери на огромном пространстве воюющей Европы молились о спасении своих детей. Молитва матери Руслана была услышана. Его не засыпало лавиной, не разбило о скалы. Его, летящего практически с небес, остановило, изрядно покалечив, дерево. В момент удара уже отклучающимся от боли сознанием он понял, что спасён. Первое, что он увидел, очнувшись, было то, что раньше называлось лесом. Лавина повалила деревья набок, ободрав почти все ветки. Создавалось впечатление, что какой-то шутник воткнул в склон уже спиленные и очищенные деревья. Сам Руслан висел на одном из них, зацепившись за обломок большого сучка лямками уцелевшего рюкзака. Сильная боль была во всём правом боку, но совершенно нестерпимо болела нога, застрявшая под наклонённым деревом. С огромным трудом и чудовищными муками удалось вытащить ногу. Его полученных на физкультурном факультете медицинских знаний и опыта спасателя хватило для того, чтобы поставить диагноз: открытый перелом голени чуть ниже колена и, по всей видимости, сломано несколько рёбер. Постоянно теряя сознание от острой боли, наложил на ногу шину из остатков веток, попытался встать, но тут же снова упал от пронзившей всё тело боли. В таком состоянии искать отряд было бессмысленно. Да и приказ был при необходимости добираться каждому самостоятельно.