– Так, кончай базар, что да как – потом узнаешь, а сейчас и покушать бы не мешало.

– Пусть спрашивает, если интересно, – заступился Руслан за девчонку, но та умолкла, бросив на Раису сердитый взгляд.

Его забавляли не столько сами вопросы, сколько то, что она непрерывно называла его «товарищ инструктор» и обращалась на «вы». Из её анкеты знал, что они с нею ровесники. Опыта общения с девушками у него не было, но раньше его это не смущало, а теперь, стоило Лизе обратиться к нему, он чувствовал, что земля уходит из-под ног и не только лицо, но и всё тело заливает выдающей волнение краской. В школе, где он учился, было раздельное обучение мальчиков и девочек, а на спортивном факультете в институте учились одни парни, да и не в обычаях кавказцев было вольное общение с девушками. Так что науку общения с женщинами ему пришлось постигать в горах, и первой девушкой, которая заставила смущённо биться его сердце, была Лиза.

Была ли она красива? Да нет, но её широкое, славянское лицо с крупными чертами необыкновенно красила улыбка. Кроме того, благодаря живому нраву, острому языку и природной общительности, она всегда оказывалась в центре внимания, и большинство окружавших её мужчин были в неё слегка влюблены. И даже зануда Кол Колыч (так переиначила эта забавница имя и отчество одного из туристов высокого и худосочного Николая Николаевича) был к ней неравнодушен и обижался на Лизавету, когда она сватала его за толстушку Веру. Махмуд, инструктор параллельной туристской группы, известный сердцеед и хвастун, заигрывал с Лизаветой непрерывно. Ухаживал он чисто по-восточному, намекая на свои редкие достоинства, которые, по его мнению, смогут превратить Лизу в верную и любящую жену. Что это за достоинства – он не говорил, но уверял:

– Всё забудэшь: и мать, и отца, и своих пионэров забудэшь.

Любопытная, но неискушённая Лизавета допытывалась, что это за достоинства такие, пока шалая Райка, которая была замечена с Махмудом в горных потёмках, не сказала, зло смеясь:

– Хватит из себя целку строить. Хреном своим хвастает, которого у него отродясь не было.

Лизавета не всё поняла в этой грубой и странной фразе, но больше приставать с расспросами к Махмуду не стала. К возможности быть украденной она относилась как к пионерской забаве и поводу повеселиться. Подставив Веру, она искренне верила в то, что сделает её счастливой. Тогда, той суматошной ночью, Вера, успокоившись, действительно была счастлива и непрерывно повторяла:

– Права была Клавдия: сколько жить буду, столько и на Кавказ ездить стану.

Несчастен был только Махмуд, так как его, джигита, осмеяли, да ещё рука сильно ныла. Если бы не эта рука, то и не узнать бы никогда Лизавете о том, что и Руслана не обошли её чары.

Он постучал в девчачью палату через полчаса после неудавшегося похищения и спросил, есть ли среди туристов медики. Лизавета оказалась единственным человеком, причастным к медицине, так как училась на третьем курсе медицинского училища и только летом, во время каникул, подрабатывала вожатой в пионерском лагере. Сказав, что рука у Махмуда кровит и надо её посмотреть, Руслан повёл Лизавету к пострадавшему, жившему в главном корпусе турбазы, за ручьём. Во время перевязки Махмуд был зол и молчалив. Лиза тоже была строга и молча делала своё дело.

«Вот когда она настоящая», – подумал Руслан, глядя на её сосредоточенное лицо и ловкие руки.

Убедившись, что кровь остановилась, Лиза и Руслан отправились в свой корпус. Говорить почему-то не хотелось. Он тихо взял её за руку и повёл за собой по тёмной извилистой тропе. Рука её была тёплая и мягкая. «Как у мамы», – с нежностью подумал Руслан. Когда переходили ручей, Лиза поскользнулась и чуть было не свалилась в воду, но Руслан подхватил её на руки и уже не отпускал на землю до самого корпуса. Лиза не противилась, не смеялась, по своему обыкновению, а тихо приникла к нему, обхватив руками его крепкую шею. Почувствовав её расположение, обычно сдержанный и неразговорчивый, Руслан, прижавшись щекой к любимым ямочкам, начал шептать в её тёплое ушко те ласковые черкесские слова, которые в детстве слыхал от мамы. Потом на скамейке у корпуса, под раскидистым дубом, они целовались до самого утра. В перерывах между поцелуями говорили о том, о чём говорят в первые минуты признаний все влюблённые на свете. О том, как увидели друг друга и влюбились, как тяжело было скрывать чувства и как мучительно ревновали ко всем, кто был рядом. Для них обоих это был первый в жизни поцелуй и первые признания. Обнимая Лизу, он, мучаясь от острого, но ещё неясного желания, старался ничем не смутить и не обидеть её. Через тонкую материю рубашки он впервые ощутил блаженство от прикосновения к девичьей груди, однако, как ни велико было искушение приникнуть к ней губами или сжать это чудо в руках, он сдержался.