– Ну? Что?!

Александр грубо схватил его за лацканы мундира. Приподнял и встряхнул:

– Сегодня же отправляешься под арест в Гатчинский дворец и носу не показываешь в Петербург до тех пор, пока я лично тебя не приглашу! Понял?!

– П-понял… Понял, – залепетал тот.

– И чтоб никаких адъютантов! Никаких попоек! Никаких женщин! – кричал Александр, багровея лицом.

– Да, да, – отчаянно кивал брат, соглашаясь на все условия.

– Будешь там содержаться под охраной Гатчинского полка. И лечиться под неусыпным надзором докторов, которых я тебе пришлю!

– Да, да, – покорно повторял тот. И вдруг бросился целовать руки государю, – Спасибо, Саша! Я тебе никогда этого не забуду!

– Я тоже никогда тебе этого не забуду! – процедил Александр с выражением брезгливости и добавил, – Кстати! С тебя двадцать тысяч.

2 ноября 1802 года

Санкт-Петербург

В доме Дарьи Михайловны Шаховской второго ноября состоялось долгожданное событие – её дочь, Наталья выходила замуж. Жених – Александр Михайлович Голицын, представитель древнего дворянского рода, нынешний гофмейстер при дворе императора, молодой красавец – был предметом гордости будущей тёщи. В свете с опаской и осуждением поговаривали, что Дарья Михайловна, финансовыми вложениями в это предприятие, опрометчиво рискует затмить свадьбы великих княжон Романовых.

Особой гостьей на свадьбе ждали императрицу Елизавету Алексеевну.

Венчание прошло в Троицкой церкви. После венчания все были приглашены на праздничный приём в дом княгини Шаховской.

Вечная соперница и закадычная подруга Анна Даниловна Репнина явилась одной из первых гостей и, старательно скрыв зависть под сладкой улыбкой, в обе щеки расцеловала хозяйку:

– Поздравляю! Как я рада за тебя, голубушка! Наташенька – просто ангел! Я плакала в церкви…, – княгиня в доказательство приложила платок к глазам, промокая невидимые слезинки, – Она у тебя умница! Княгиня Голицына – как звучит! Не то, что моя кулёма… и произносить-то стыдно: госпожа Протасина, прости господи.

Княгиня Репнина небрежно перекрестилась и тут же, приободрившись, сообщила:

– Кстати, ты видела, какой фарфоровый сервиз преподнесли в подарок моя Варька со своим?

Анна Даниловна всё ещё хранила обиду на дочь, и зятя пренебрежительно не величала по имени, предпочитая обходиться местоимениями: «он», «свой»…

– Шедевр! – восторженно откликнулась Шаховская, – Просто чудо, а не сервиз! Если б не знала, что сделано на Москве, не поверила бы. Ни дать-ни взять, европейская работа!

Репнина, удовлетворившись этим, пошла в гостевой зал. Встретив среди гостей Варю со Степаном, отвернулась и, размашисто обмахиваясь веером, поплыла дальше, расточая улыбки и радушные комплименты высокопоставленным особам.

– Матушка Анна Даниловна стыдится нас, – печально сказал Степан, провожая взглядом тёщу.

– Ой, не обращай внимания! – отмахнулась Варька, – Смотри! Лёшка! – и она, пренебрегая приличиями светского общества, призывно засемафорила рукой Охотникову.

Тот протиснулся к ним через гостей:

– Варвара Николаевна, не могу не отметить, что Вас положительным образом красит замужество. Вы хорошеете с каждым годом! Наверняка, Вы владеете каким-то секретом.

– Название ему – «любовь», – весело улыбнулась она, – Когда, Лёшенька, ты женишься на девушке своей мечты, ты это поймешь.

– Спасибо. Учту, – усмехнулся Алексей и уважительно пожал руку Степану, – Наслышаны мы в Петербурге о Вашем фарфоровом чуде, Степан Афанасьевич. Не думаете ли перебираться в столицу с таким-то успехом?

– Нет. Но имею задумку о строительстве маленького заводика на Москве, – скромно поделился Степан, порозовев от комплимента, – Думаю взять ссуду в банке.