Он начал перебирать в памяти возможные кандидатуры:

– Князь Багратион, что прославился в Итальянском и Швейцарском походах с Суворовым? Смел. Но слишком молод и горяч. Не наломал бы дров ещё поболее? Кто ещё? Царевич Давид себя дискредитировал в глазах родственников. Нет, грузинские царевичи отпадают. Эдак они, войдя во вкус, вновь вернут монархию в Грузию.

И тут Александра осенило:

– Князь Цицианов! Сорок восемь лет. Потомок древнего грузинского княжеского рода Цицишвили. И характеристика достойная! Прошёл Турецкую войну. Выиграл битву под Хотиным. Штурмовал Вильно. Участвовал в Персидском походе. Сам Суворов в одном из приказов предписывал войскам «сражаться решительно, как храбрый генерал Цицианов». Идеальная кандидатура!

Александр Павлович решительно вызвал к себе Кочубея:

– Виктор Павлович, готовьте приказ об отставке Кнорринга и назначении на должность командующего Грузинской Российской губернией князя Павла Дмитриевича Цицианова!


1802 год сентябрь

Мекленбург


Дмитрию Платоновичу, пользуясь связями, удалось быстро заполучить разрешение Святейшего Синода на расторжение брака. Уже в конце сентября 1802 года архиерей православной церкви в Шверине сделал соответствующие записи в книге и объявил, что отныне раб божий Дмитрий и раба божия Надежда не связаны семейными узами, не обязаны вести совместное хозяйство, и имеют право на вступление в новый брак. Княгине возвращается её девичья фамилия Сташевская.

Надя приехала в Шверин для получения списка с записи, подтверждающей сие действие. И обратилась к архиерею с просьбой разрешить их сыну Ивану писаться далее как князь Сташевский. Служитель церкви выразил недоумение:

– Надеюсь, Вы понимаете, что, таким образом, отказываете сыну в возможности претендовать на наследство его законного отца?

– Разумеется, – уверенно кивнула она.

Возвращаясь в Людвигслуст в дорожной карете, Надя осознала, что ей предстоит ещё одно испытание – сказать Елене Павловне о своём твёрдом намерении вернуться в Россию.


В замке царило беспокойство. Мимо прошествовал придворный доктор, а за ним стрелою промчался его помощник с медицинским саквояжем, Надя не на шутку обеспокоилась и прибавила шагу.

Возле покоев Елены Павловны было столпотворение. Разговаривали шёпотом. Дамы взволнованно теребили в руках батистовые платки. Из комнаты вышел бледный Людвиг и, завидев Надю, бросился к ней:

– Слава Богу, Вы вернулись!

– Что случилось?

Он схватил её за руку и сбивчиво заговорил:

– Она ещё после завтрака почувствовала лёгкое недомогание… Я настаивал, чтобы она прилегла. Но ей захотелось выйти в парк, подышать свежим воздухом. Я, разумеется, не стал возражать… На прогулке она упала в обморок. Так неожиданно, что её не успели подхватить; она скатилась с парковой лестницы! – он не смог сдержать слёзы.

– Она жива? – испугалась Надя.

– Жива. Но до сих пор не пришла в сознание… Доктор сейчас у неё.

Спустя четверть часа доктор Майер появился из покоев пострадавшей:

– Дамы и господа, вы можете расходиться. Смею уверить Вас, что с её высочеством Еленой Павловной всё в порядке. Она пришла в себя.

По толпе пронёсся всеобщий вздох облегчения. Доктор обратился к господину:

– Её высочество желает видеть Вас, мой герцог. И Вас, мадам, – последнее обращение относилось к Надежде Алексеевне.

Увидев Елену, Надя едва сдержалась от вскрика; до чего же было пугающее зрелище! Лицо молодой герцогини беспощадно изуродовано ссадинами и царапинами и казалось совершенно неузнаваемым. Помощник доктора Ганс старательно прибинтовывал к руке Елены деревянные плашки.

– Что это? – растерянно проговорил Людвиг.