– Не слишком ли для города Нью-Йорк?
Для западной столицы криминала? —
– Я буду говорить всегда: Excuse me[17].
Excuse, New-York. Но я люблю Москва. —
Вот так подруги проводили брата.
Как ехали – обратно на такси.
На русском и французском языках
Открытая душа сибирских руд
Старалась, как возможно, приглушить,
Разлуку в очень трогательной песне.
– Когда, – она тихонько напевала, —
Из своей Гаваны уплыл ты вдаль. —
Анжела спела: – La paloma[18], – тяжкий вздох.
Потом – adieu[19], и громко зарыдала.
Такси из Химок въехало в Москву.
* * *
Двух ассистентов из Васильевской бригады
Убрали до решения проблем —
Не надо, чтоб без доктора светились.
Секс-менеджер не нужен был совсем,
А секретарь, при столь весомых аргументах,
Воинственно настроенных людей,
Исполнил всё, что от него хотели.
Что, впрочем, не составило труда.
Второй, не столь спортивный секретарь,
Сегодня нёс дежурство по отелю —
Там, видно, было что, что охранять.
И секретарь, который был в руках ОМОНа,
Под строгую диктовку Петухова,
Коллегу из отеля известил:
У доктора сегодня срочный вызов.
И Томаса (предел мечтаний дам)
Они сейчас с собою забирают.
– Мы, видимо, поедем на три дня.
И с выездом в имение хозяев, —
Мужчина этот скупо излагал:
Такие обстоятельства случались.
– Хозяин выехал, там собственный шофёр.
Мы следом едем. Доступ там вне зоны.
Сегодня, значит, можешь отдыхать.
А завтра, если что, тебя разыщем.
Швейцарию по графику проверь.
И, если есть проблемы, завтра скажешь. —
Он на Арсения смотрел, не отрываясь,
Чтоб видеть, если будет что не так.
И был упрятан, как и Томас, за решетку.
Арсений был в делах не новичок.
Он знал, что только тщательный подход,
К последней точке – полученью денег,
Дает обычно лучший результат.
Но в этот раз, уже у врат Парижа,
Он медлить ни секунды не хотел.
Васильев уместился на ладони.
Прихлопнуть или сдать его властям
Совсем не представляло интереса.
Артём Семёнович, как денежный мешок,
Вот кто был интересен Петухову.
Нарыв, в котором столько много денег,
Он должен вскрыть решительной рукой.
А тот сидел, раздавленный слизняк,
Перед Арсением, на стуле, у стены.
Настолько в нежелании делиться,
Что плакался, что денег нет совсем.
– Ведь вам же Ведунов всё завещал. —
– Какой там мне. Все это деньги фонда. —
– Вам срок дадут от этих двух смертей. —
– Хороший адвокат, и нету срока. —
Арсений начинал терять терпенье.
Таких вот, гаденьких, он очень не любил.
Прицепится, как клещ, смертельной хваткой.
И всё высасывает – деньги, и здоровье.
И волю отнимает у людей.
Наказывать – уже не та задача.
Он должен только деньги отобрать.
Рассказ он начал свой издалека:
– В реке, быть может – только по весне,
Сумеют отловить раздутый труп.
Раздетый, изуродованный, жуткий.
О вас же лишь слегка пожмут плечами,
Поищут, успокоятся – пропал.
И только лишь Катрин, родная дочка,
Заплачет об исчезнувшем отце. —
Арсений видел, как Артём переменился.
Он стал дрожать и нервно корчил рот.
Часы показывали девятнадцать сорок,
И было ещё время рассказать:
– В Париже учится немало иностранцев.
И есть такая девушка – Катрин.
Способная, и учится серьёзно.
Чтоб радовать любимого отца, —
И тут вещатель выдержал момент.
– Но, сколько в этом городе людей!
Кто вспомнит эту юную студентку? —
Артём Семёнович промолвил: «Прекратите!».
Вдруг стал звонить мобильный телефон
Васильева, давно уже изъятый.
Артём Семёнович не мог не опознать.
– То ваш трезвонит, – бросил тут Арсений, —
Сейчас посмотрим, кто бы это мог?
Неясно, но как будто код Парижа.
Неужто дочка – услыхать отца?
– Послушайте, мы с вами всё обсудим, —
Артем уже почти что умолял:
– Я Кате не ответить не могу. —
– Но – слово, или только четверть слова,