Словно отграничивая сказанное от того, что предстоит сказать именно сейчас, генерал выпрямился, как в строю.

– Господин министр, я имею поручение германского посла графа фон Шуленбурга официально заявить Вам, что германская сторона намерена твёрдо и неукоснительно соблюдать все положения Договора от двадцать четвёртого августа. Разумеется, это касается и обязательств по дополнительному протоколу. В связи с этим германскому правительству желательно было бы знать, в какие сроки оно может рассчитывать на аналогичную позицию советской стороны.

Может, атташе и не старался «драпироваться» – только его слова прозвучали витиевато даже для профессионального дипломата. Но Ворошилов – давно уже политик в мундире – понял и «без перевода». Намёк на «параллельное» выступление Красной Армии оказался для него вполне прозрачным. И, «заслушав» генерала, нарком приятно улыбнулся: это он умел делать мастерски.

– Я немедленно доведу пожелания германского правительства

до сведения высшего руководства СССР. В этом контексте…

Ворошилов сделал многозначительную паузу – и Кёстринг

с Типпельскирхом обменялись растерянными взглядами: советский нарком оказался дипломатом не хуже них.

– … желательно было бы знать, как долго, по Вашему мнению, продлится военная кампания в Польше.

Кёстринг наморщил лоб: дипломатичность весьма оригинально сочеталась в Ворошилове с настойчивостью.

– «Как долго продлится»… Хм… Ну, планом «Вайс» на разгром Польши отводится ровно один месяц. Но события развиваются настолько благоприятно для Германии, что, я думаю, мы управимся там значительно раньше.

Кёстринг выразительно посмотрел на Ворошилова – и даже задержался взглядом на лице наркома.

– Я Вас понял, уважаемый генерал, – усмехнулся маршал. – Хотите ещё чаю?

– Нет, благодарю Вас, господин министр.

Кёстринг не по летам живо поднялся на ноги.

– Сами понимаете: служба.

– Не смею задерживать.

Ворошилов «на дорожку» сподобился добавить сахару в улыбку, и без того уже приторную. Он лично проводил гостей до дверей, где и «раскланялся» с ними посредством рукопожатий и лучезарных улыбок.

Едва за немцами закрылась дверь, улыбка стёрлась с лица наркома. Быстрым шагом он подошёл к батарее телефонных аппаратов, и поднял одну из трубок.

– Товарищ Сталин: генерал-лейтенант Кёстринг и полковник Типпельскирх только что отбыли к себе.

– Отбыли, говоришь? – спокойно отозвалась трубка. Вопросительный знак в голосе Сталина, как обычно, присутствовал сугубо формально. – Тогда ты немедленно отбываешь ко мне.

– Уже иду.

Ворошилов положил трубку, поправил ремни, взглянул на часы – и решительным шагом направился к двери…

Глава шестая

Военный атташе германского посольства генерал-лейтенант Кёстринг сказал правду. Мощным ударом сбив польские части прикрытия, немецкие войска устремились вглубь страны. Организованного сопротивления они не встретили. Поляки не отступали: они бежали. Только немногие отдельные части проявляли чудеса храбрости, которые больше походили на жест отчаяния. А всё – потому, что чудеса проявлялись в кольце окружения, в глубоком тылу немецких войск. Да и ресурсов на их проявление хватало на день-другой, не больше. Исключение составил лишь гарнизон крепости Вестерплятте, продержавшийся около недели.

Поляки отступали столь энергично, что к пятому сентября большая часть Западной Польши была уже занята противником. Даже не пытаясь организовать сопротивление, утратив всё, что можно было утратить: волю, дух, нити руководства при полном отсутствии способности и талантов к нему, на следующий день, шестого сентября, польское правительство решительно… бежало из Варшавы в Люблин, куда ещё можно было убежать. Но поскольку уже седьмого сентября немцы вышли на подступы к Варшаве, «героические» правители решили дополнительно поберечь себя для народа – и восьмого сентября перебрались в Кременец, поближе к румынской границе.