А, может, эти «недостающие» дивизии» в количестве двадцати одной – «по душу» Красной Армии?! Резерв для «достойной встречи» на востоке?

– Ещё у поляков – около тысячи самолётов и примерно шестьсот танков… если этот хлам можно считать самолётами и танками.

Высокомерие Кёстринга имело под собой изрядные основания: больше половины «боевой авиации» польских ВВС составляли бипланы «года издания до Рождества Христова». Танки и танкетки были немногим «моложе». Исключение являли собой, разве, что французские лёгкие танки R-35, в небольшом количестве начавшие поступать в июле этого года. А, вот, немцы имели уже в войсках новейшие истребители «Хейнкель-100» и «Мессершмитт-109», пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87», разведчики «Фокке-Вульф-187» и «Хеншель». Кроме одномоторных самолётов, имелись у них и двухмоторные: бомбардировщики «Юнкерс-88» и «Дорнье-215», а также истребитель «Мессершмитт-110». Грозную силу представлял и новейший средний танк «Т-IV», который уже становился основной ударной силой вермахта. На его фоне R-35 французского производства выглядел классическим мальчиком для битья. Что уже было говорить об остальных польских «танках»?!

Информация Кёстринга о техническом оснащении польской армии, если и расходилась с данными Разведуправления, то несущественно. Близким по духу оказалось и «заключение» атташе о «боевой мощи» этой техники.

– Могу я узнать, располагаете ли вы сведениями о резервах Польши?

Ворошилов понимал, что любопытство его выходит «несколько» за рамки допустимого протоколом – но «раз пошла такая пьянка…». Только Кёстринг и не думал прятаться за ширмой дипломатии.

– Конечно, можете, уважаемый маршал. Не думаю, что наши цифры будут сильно расходиться с польскими…. и вашими – относительно польских.

В этот момент Типпельскирх оторвался от чашки с кофе – чтобы хохотнуть. Хорошее настроение понемногу возвращалось к полковнику.

– Итак, господин министр, по нашим сведениям, резервов боевой техники у поляков нет. То есть, они выставили всё, что имеют. Правда, кое-что они держат на востоке – несколько десятков аппаратов, не больше. Перебрасывать их на запад они не станут. Как это по-русски: «овчинка не стоит выделки». Потому что… «рубль перевоз».

Ворошилов рассмеялся: свободно говоривший по-русски – как-никак, уроженец Тульской губернии – Кёстринг сыпал русскими поговорками не хуже Сталина – большого любителя и знатока этого дела.

– Как Вам известно, господин маршал, у Польши нет мощностей для самостоятельного производства техники. Нет и мозгов для того, чтобы её производить.

Узкое сухое лицо Кёстринга прибавило в желчи.

– Что же – до людских резервов, то в запасе у них состоит около трёх миллионов человек. Но только половина из них прошла обучение после двадцатого года. Словом: классическое пушечное мясо. Мобилизовать их всех – не на бумаге, разумеется – Польша не успевает. Да, если бы ей и дали время, она всё равно провалила бы мобилизацию. Ну, вот – такая страна. Хотя, имея таких бездарных руководителей, как Бек, трудно рассчитывать на иной результат.

Для дипломата Кёстринг был сейчас недопустимо прямолинеен – но он знал, каким «уважением» пользуется в советском руководстве этот законченный русофоб и антисоветчик, на каждом шагу «вытирающий ноги» «об этот скот». Помимо этого факта, Кёстринга «дополнительно извиняло» то обстоятельство, что дипломатом он был в куда меньшей степени, чем разведчиком – и Сталин был прекрасно осведомлён о таком «совместительстве». Знание Кёстрингом России не пропало втуне. В тридцать четвёртом его, недавно всего лишь командира кавалерийского полка, неожиданно произвели в генерал-майоры, и через год направили в Москву – в подкрепление Шуленбургу, прибывшему в советскую столицу несколькими месяцами ранее. Новый военный атташе германского посольства с места в карьер принялся «раскапывать» советские военные секреты, что оценили теперь уже в Москве – и заслуженно поставили шпиона-дипломата на учёт в ГУГБ НКВД…