– Прошу за стол, господа. Чай, кофе? Или – по-русски: «чем Бог послал»?

– Чая вполне достаточно! – рассмеялся атташе, энергично плюхнувшись в кресло. – Я, господин маршал, как-то привык к русскому чаю с лимоном. Ну, а дальше… как это по-русски: «видно будет».

– Мне – кофе, – буркнул Типпельскирх, всё ещё мрачный

от «постановки на место». Наверняка, его огорчение усугублялось ещё и тем обстоятельством, что этот зондаж вряд ли являлся его личной инициативой – а «пострадал за правду» один он.

Ворошилов нажал кнопку в столе – и появился «стюард в мундире», который ловко расставил приборы, кушанья, и тут же удалился. Стараясь держать лицо, Типпельскирх потреблял хороший бразильский кофе, напряжённый столь заметно и основательно, словно он сидел не в кресле, а на электрическом стуле. Зато его начальник Кёстринг предавался чаепитию с наслаждением, всем своим видом показывая, что прибыл не к вчерашнему непримиримому врагу, а к любимой тёще на хрестоматийные блины. Наконец, шумно и не по протоколу отдуваясь – явно, чтобы доставить удовольствие гостеприимному хозяину – генерал отставил чашку в сторону.

– Не могу не поделиться радостью, господин маршал. Немецкие войска на всём протяжении границы с Польшей в течение одного дня сбили части прикрытия, и несокрушимой лавиной устремились вглубь страны.

Ворошилов неторопливо сделал глоток – и тоже отставил чашку.

– А как вели себя поляки?

Глаза советского наркома иронически блеснули. Кёстринг оценил юмор хозяина: тот всегда был больше политик, чем военный – и улыбнулся.

– Вполне гостеприимно, уважаемый господин министр. Поляки… как это у вашего поэта Пушкина… «цыгане дружною толпою», кажется… Так, вот: поляки дружно бросились…

Рука Кёстринга нырнула в карман, и извлекла оттуда сложенную вчетверо бумажку.

– На – у – тёк! – по складам выдал атташе, не скрывая торжества ни в голосе, ни на лице.

– Никакого сопротивления?! – старательно подыграл Ворошилов.

Кёстринг усмехнулся.

– Если я не ошибаюсь, господин маршал, польский министр иностранных дел Бек называл Красную Армию «этот сброд». Типичное шляхетское высокомерие, основанное лишь на умение кое-как махать шашкой, и том, что называется…

Старательно вспоминая, генерал наморщил лоб – и тут же лицо его разгладилось.

– … «дела давно минувших дней, преданье старины глубокой». Хорошо сказано, господин министр. Не в бровь – а в глаз. Полякам. Мы тоже отработали им в глаз – но уже не словом. Потому что «этот сброд» – сами поляки. От пинка германского сапога они сразу отлетели вглубь страны. Немецкие моторизованные и танковые части разрезали их оборону, как нож – масло. Говорить о Польше как о серьёзном военном противнике – это… несерьёзно, господин маршал! Скажу, не таясь: мы надеемся уже через пять дней стоять под Варшавой.

– Так скоро?

Ворошилов улыбнулся легко и непринуждённо, но далась ему эта лёгкость… нелегко. Конечно, маршал делал поправку на традиционное германское фанфаронство, но похоже было, что на этот раз… не похоже было. Не похоже было на фанфаронство: немцы, если и привирали, но не слишком много.

Кёстринг притворно вздохнул – и развёл руками.

– Все претензии – к полякам, господин маршал. Что поделать, если они – такие никудышные вояки. Я не утверждаю, что через пять дней мы будем в Варшаве – но на подступы к ней мы выйдем. В этом не может быть никаких сомнений. Разрешите, господин маршал?

Генерал покосился на портфель в руках Типпельскирха. Ворошилов кивнул головой, полковник щёлкнул замками – и спустя мгновение Кёстринг расстилал на столе карту с нанесённой на ней оперативной обстановкой.