В целом, все удачно. Заливаюсь кашлем до текущих из глаз слез. Никто ничего не заметил, правда?

Пиздец какой-то.

Едва не валюсь на пол. А вот член стоит четко и уверенно, как солдат на посту. Похоже, если я сдохну, он продолжит функционировать отдельно.

Не парфюм, а биологическое оружие массового поражения.

— Папа! — вскрикивает Кирюша и требовательно дергает за рукав.

— Папа занят, птенчик, — злобно хихикает воробушек и убирает с лица выбившуюся из хвоста прядь.

Кирюша нетерпеливо сопит и смешно морщится, демонстрируя крайнее возмущение отсутствием внимания к своей персоне. Топает ногой и мнет в руках грязную салфетку.

И куда делось очередное пирожное в виде какого-то непонятного существа из жутко модного мультфильма?

— Сем?

«Поиском мозга», — думаю про себя, а вслух говорю: — Отвлекся просто, малыш. Работы много, задумался.

— А-а-а, — понимающе тянет Кирюша и серьезно сводит на переносице брови. — Папа, а у тебя много овец?

Напротив раздается истерический всхлип, а за ним следует судорожный кашель. Аня заливается хохотом, словно слышит самую смешную шутку в мире. Пока я соображаю, о чем спрашивает Кирюша.

Какие, блядь, овцы?

Кидаю недоуменный взор на раскрасневшуюся Аню. Воробушек трет горло и вытирает выступившие от хохота слезы.

Надо мной ржет, сучка.

— Есть одна, — шикаю, глядя ей в глаза.

Недовольно морщится, гневно зыркает. Того гляди, клюв наточит, и пропадай моя печень.

Не нравится?

Внутренне испытываю удовлетворение. Обожаю ее эмоции.

Самый вкусный вишневый сок на свете.

Довольно улыбаюсь во все тридцать два. Наблюдаю, как ярко сияют вспышки разгорающейся ярости в ореховых радужках.

— Мало, — хорошо обдумав все, кивает Кирюша. — Надо больсе.

— Вот видишь, сын и то понимает, — подмигиваю возмущенно сопящей Ане.

— Папа скромничает, — раздраженно шипит обратившаяся в мегеру самая красивая женщина во вселенной. — У него по пастбищу в каждом городе.

— О-о-о, — восторженно округляет рот. — Папа, а здесь посему одна?

— Норовистая, сынок. От случки отказывается, копытцами стучит недовольно.

— Я сейчас копытцем кому-то дам, — рявкает воробушек и поднимается с места.

Ее практически трясет. Из глаз сыплются острые искры, а сжатые в кулаки дрожат от едва сдерживаемого гнева.

Чистый секс.

Удовлетворение смешивается с возросшим адреналином. Предвкушение ударяет в голову и превращает остатки мозга в кисель. Не знаю, чего хочу больше: то ли бежать от взбешенного воробья, то ли зажать в каком-нибудь углу.

Конечно, кафе детское. Но, в конце концов, кабинки в туалете закрываются, правильно? А мне разве много надо?

На первый раз быстро управимся. Прогонка демоверсии, так сказать.

Прикидываю, как наиболее безболезненно доставить воробушка, отбивающегося крыльями, до точки назначения. Но мои мысли прерывает маленькая ладонь, которая сжимает пальцы.

Вздрагиваю и поворачиваюсь к напряженному Кириллу.

— Пап, а фто такое «слуфка»?

Смотрит серьезно. Глаза огромные, чистые. А в них сияет неподдельный интерес.

И неудовлетворенное за четыре года желание поговорить, блядь, с отцом. Который, кроме как о разложении взбешенного воробья на ближайшей поверхности, ни о чем думать не может.

Отвешиваю себе мысленный пендель самым действенным способом. Прикрываю на миг глаза и вспоминаю наш последний разговор с отцом. И предыдущий. И еще сотню таких же. Пока не дохожу до старых воспоминаний.

Тех, где мне тоже требовался папа. Заботливый, внимательный и понимающий. Тот, что защитит от всего на свете.

А не столкнет тебя в пропасть и не оставит вариться один на один с монстрами из темноты.

Я вновь смотрю на Кирилла и вижу себя.