Идя до КПП Авраам замечал реконструированные дома, славных рабочих, которые с улыбкой отстраивали дома они жили с надеждой на лучшее будущее, но эти счастливые лица скрывали внутри накопленную бурю бедствий, произошедших с их народом за первую половину XX века.
Обеденный свет накрапывал свои маленькие мазки на полуразрушенный купол Берлинского Кафедрального Собора. У ступеней храма, как никогда прежде Андреевскому была видна этика протестантизма, снабжающая дух капитализма, но идея находилась в оплоте социализма. Авраам медленно поднимался по ступеням чарующего собора. Еще больше всего аскетично-эстетичного придавал церкви ее измученный вид. Создавалось ощущение будто это грандиозное здание – святой мученик, который также страдал от моря крови, жертв и милосердно оплакивал все греховные падения людских душ, но весь скорбящий вид апофеозного храма, рождал струну музыки жизни, которая заставляла нравственность надеяться на великое будущее человечества. Андреевский с большим энтузиазмом молился. Его физическое и моральное состояние облегчалось и внутренние райские краски очищали мрак пережитых эпизодов.
Аванпост был заурядным с большим красно-белым шлагбаумом и военными комиссарами, которые проверяли документацию вновь прибывших граждан. Два черных Opel Kapitan стояли поодаль и в один из автомобилей немецкие мальчики с трепетом перегружали картины живописца.
– О, а вот и товарищ Андреевский! – воскликнул Кузнецов слегка взволнованным шагом, подходивший к Аврааму.
– Здравствуйте! – будто не замечая сотрудника КГБ творец прошел в сторону своих картин.
Кузнецов продолжил разговоры с военными, а Авраам достал из деревянного чемодана пару зарисовок викингов и протянул их маленьким немецким мальчикам. Они испугались, но приняли подарок.
– Das ist deine Jobbelohnung, Jungs.4
– Danke!5 – хором провозгласили ребята.
Авраам ощутил сожаление момента и сел в машину положив сумки себе на колени. Автомобили проехали пост и вот они оказались уже у черты границы двух миров. Свобода веяла на кончике языка. У творца шли мурашки, как от вдохновения. Его ждали новые краски жизни. Прямо в ФРГ.
Но проехав границу, Андреевский не ощутил ничего нового. С большим сожалением его душа впитывала дух разбитой Германии, но все же вечерний Берлин был прекрасен словно с картин великих немецких живописцев.
Все документы Кузнецов передал пограничникам. Вызывает любопытство и факт разносторонности людей схожих с Кузнецовым. С одной стороны, сам Кузнецов был невеждой, его привлекал государственный патриотизм и мелкие жизненные потребности. Он часами рассуждал о политике и владел тремя языками, но все же от общения с ним всегда оставалась тяжкая ноша, которая очерняет душу. Хотелось искупаться, выпить воды и заняться чтением книг.
– Hallo, der künstler und ich fahren nach Paris. Wir sind keine Feinde!6 – улыбаясь, проговорил Кузнецов.
Грозные пограничники осмотрели автомобили приказали выйти пассажирам. Осмотрев все, быть может и не совсем детально они пожелали счастливого пути советским гражданам. Один полицейский патруль сопроводил машины из ГДР до аэропорта. Людмила и Петр которые сидели правее художника восхищались, каждому уголку ФРГ, но при этом из-за боязни угрозы от Кузнецова не подавали внешнего вида. Авраам, упираясь головой в окно Opel с видом падшего ангела наблюдал за капитализмом за окном. Его томила печаль, но смотря на уже знакомый Берлин, Авраам вдруг посмотрел на небольшой фрагмент неба уходящего в темноту и увидел в нем северные образы своего прошлого сна, и вдруг ощутил охоту к творчеству, к этой самой выставке в Париже, к самой идее его новой жизни. Авраам абстрактно начал размышлять: «Но, что мне сделать? Как мне попасть к свободе? Может стоит просто скрыться? Эх, какая глупость! Но я надеюсь что-то придумать.» Андреевский был человеком, который словно пламя загорался мечтой, но его путеводная звезда всегда витала где-то в облаках, а впоследствии тонула в рутине бытия.