– Повесить его! – снова зазвучало в толпе.

Койлина снова окружили и обезоружили.

– Ты странный парень, – подойдя к нему, заметил атаман. – Как же ты смог столько прожить в замке, если даже у разбойников не продержался один день! Однако, ради справедливости, скажу, что Олаф сам напросился, и получил, что хотел. Но что мне с тобой делать?

Атаман задумался, сложив руки на груди и глядя на угрюмо молчащего Койлина.

Так и не приняв решения, он приказал бросить убийцу в тюрьму, представлявшую глубокую, в два человеческих роста яму. Приставив к нему двух разбойников, он оставил Койлина до утра, чтобы окончательно решить его судьбу.

Нив на этот раз смолчал. Да и что он мог сказать? Вокруг его нового знакомого, словно по мановению руки, появлялись трупы, а ведь Койлин был всего-навсего мальчишка. И всё же Нив решил во что бы то ни стало освободить пленника, которого сам привёл в стойбище разбойников.

Когда лес погрузился в ночную тьму, Нив вышел из землянки, и крадучись направился к едва мерцавшему костру. Как он и предполагал, оба тюремщика сладко спали, закутавшись в лохмотья.

Нив, наклонившись над ямой, бросил туда кусочек земли.

– Это я, – шепотом произнёс он, услышав тихий ответ, и затем конец верёвки, той самой, которая совсем недавно болталась на шее Койлина, был выброшен из ямы. Человек никогда не знает, что его спасёт, а что погубит! Вскоре во тьме Нив различив голову узника, показавшегося над ямой, и помог ему выбраться.

– Беги! – прошептал Нив.

Хлопнув по плечу товарища, Койлин растворился в темноте леса.

Положение беглеца было почти безнадежным. С одной стороны, он был разыскиваем слугами барона де Во, с другой – разбойники могли выследить его. Голод толкал его к людям, но опасность быть схваченным гнала его от людей. В замке он не раз слышал разговоры от том, что на побережье, которое находится не так далеко, есть гавани, где в матросы набирают людей, не интересуясь их прошлым. Требовались только крепкие руки, и смышленая голова. Но как пробраться к побережью, он не знал.

Он продолжал брести наугад, ориентируясь по солнцу, казалось, его скитаниям не будет конца. Если бы на нём не было грубой кожаной куртки, его одежда окончательно бы пришла в негодность, а попытки добыть себе пищу без лука были бесплодны.

Ночью, сидя у костра, он почувствовал, что дальше идти не может. Безразличие овладело Койлином, но страшный оскал смерти не пугал его. Глаза смыкались, и словно во сне, перед ним маячил крошечный огонёк. Койлин немного приоткрыл глаза – огонёк не исчез.

Откуда в глуши леса могут быть ночные огни? – Наверное, мне это кажется, – подумал он, прикрыв веки, однако в его душе зародилась надежда. Собрав силы, он поднялся со своего неуютного ложа, и медленно побрёл по направлению огонька, который, казалось, то приближался к нему, то стремительно удалялся; но он шёл и шёл, потеряв счёт времени…

Когда Койлин очнулся, он увидел над собой потолок; повернув голову, он заметил крошечное, подслеповатое оконце. Он лежал на охапке сена, покрытой шкурой, в небольшой хижине. На лбу у него лежала влажная тряпица, пахнущим травами, рядом, на лавке, стоял горшок.

Койлин попытался встать, но тут же бессильно опустился на свою убогую лежанку, забывшись тревожным сном. Когда он снова открыл глаза, был уже вечер, и в окно, затянутое бычьим пузырём, едва пробивался тусклый свет луны. На скамейке возле него сидел худой старик с большой окладистой бородой, лохматыми бровями, и длинными прядями седых волос, падающих ему на плечи. Несмотря на худобу, плечи его были ещё широки, и видимо, он был высок ростом. На шее старика висела костяная пластинка. Облик странного старца дополнял шрам, идущий через всю левую щёку, и скрываясь в бороде. Старик внимательно наблюдал за Койлином из-под нависших бровей. Слабый свет лучины бросал на стену причудливую тень старика, похожую на большую птицу.