– А ты во мне сомневалась? – задорно ответила я, но голос все-таки дрогнул.

Пейзаж переходил в изумрудный и шел уже не ребрами, а скатами, отчего иногда приходилось скользить боком, чтобы не упасть. Скоро мои ноги устали, и я присела, прислонившись спиной к прохладной стене улья-тычинки. Лепестки продолжали падать, плавно сворачиваясь на лету в оригамные лодочки. Это завораживало.

«А ты кто?» – внезапно раздалась мысль с детским оттенком «ня», вроде апострофа на конце смысла.

Я ответила локаторным интересом, пытаясь определить направление источника.

«О, прости'ня, лепесток смотри на».

На одном из снижающихся лепестков замерцал силуэт мальчика с внимательными глазами и правильными чертами лица. Он сидел, скрестив ноги, естественный и светлый.

– Я Сн из Стен. А ты не похожа на рабочего. Кто ты?

– Не обозначена, – сказала я, с интересом глядя на Сн. Вокруг него лодочка лепестка продолжала усложняться, и вот уже намечался алый корабль. Взбухала, потрескивая, мачта; из тонкого податливого материала вырезалось рулевое колесо.

– Никогда не встречал необозначенных. Ты мне нравишься'ня, – улыбнулся он, ускользая вниз. Когда лепесток почти ушел из поля зрения, Сн исчез и тут же возник на другом, повыше.

– А что ты тут делаешь? Ты видела Обнадежду? Страшно, ня?

– Да, – ответила я и вздрогнула от воспоминания.

– Мне не нравится тоже. Тут только и говорят, что о вспышках да лепестках. Хотя лепестки мне нравятся: на них можно кататься, но никто не знает как. Да и не хотят. А я знаю, – гордо сказал он. И немного помедлив, добавил: – И хочу. Ня.

– А как кататься на лепестках? – Мне стало любопытно.

– Ну у тебя не получится, это нужно из Cтен быть’ня. Когда ложишься спать… – тут он моргнул на верхний лепесток, – …иногда говоришь во сне. Многие в Стенах говорят во сне. Даже сами стены говорят, но очень тихо. И я научился так говорить, чтобы вместе со стенами. И знаешь что? Они начали мне отвечать! Я никому ничего не рассказываю, но тебе скажу, – заговорщески зашептал он и подался вперед. Судя по всему, он уже целую вечность хранил секрет и жаждал поделиться.

– Ведь на самом деле, пока лепестки не отпадают, – они же и есть Стены'ня. И если их хорошо попросить, то можно выйти наружу. И каждый раз перед Обнадеждой я ложусь спать. Никто в Стенах не спит тогда, кроме меня. Все смотрят. Многие говорят, я странный, потому что пропускаю Обнадежду. Наверное, так и есть’ня. Ты думаешь, я странный?

– Я думаю, да, – честно ответила я.

Мальчик нахмурился.

– Но это же хорошо – быть странным, – добавила я. – Я вот тоже странная. Наверное.

«Наверное», – эхом отозвалась Фая.

– Правда? А что там, внизу? Совсем ничего нет? Темно? Так в Стенах говорят. Но ведь они же говорят, что нельзя наружу выйти, а я выхожу – врут ведь'ня. Скажи мне. Что там? Я не могу до самого дна упасть, просыпаюсь.

– Не знаю, я там еще не была.

Мой ответ явно поставил мальчика в тупик, и он сменил пару скользящих кораблей в молчании.

– Как? – выпалил он наконец, уже без детской ноты в тоне. – Откуда ты тогда?

– Я пришла сверху. Точнее, приехала. На поезде.

– Но ведь я сверху. Там нету никаких на поезде.

– И не пытайся объяснить, – тихо сказала Фая. – Ему только хуже станет.

– Знаю, – подумала я в ее сторону.

– Забудь об этом, Сн. Это глупости. Мне нужно спешить. Было приятно познакомиться, пусть я и не могу представиться как следует. – Я встала и пошла, осторожно выбирая шаги.

Сн выглядел неважно и часто мерцал.

– Постой! Пожалуйста! Если вдруг вернешься сюда, можешь рассказать что там, внизу'ня? Ладно?

– Хорошо, – сказала я, улыбаясь мыслями. – Сладких снов, Сн! – Но он уже вышел за радиус своих способностей и проснулся.