– Как это – пусто? – оторопела Лика.

– Так вот, пусто и всё тут. Две гири двадцатикилограммовые вместо покойной. Между тем, сама посмотри, вроде баба была какая–то схоронена, судя по табличке. А там железные гири привязаны.

– Зачем же туда гири положили?

– Для веса, полагаю. Гроб же цинковый, лёгкий. Крышка плотно закрыта, как хозяйки банки с соленьями закатывают.

– И что дальше?

– В милицию сообщили. Начальство подумало: если захоронение фиктивное, может, разрешат вообще убрать эту могилу? Но милиция велела оставить всё как есть. Дескать, не вашего это ума дело, что там находится, в этом гробу. Мол, это личное дело родных и близких. Может, покойная завещала себя сжечь и прах развеять? Кто знает, как там на самом деле обстояло.

Когда смотритель попрощался и ушёл, Лика в задумчивости простояла возле трёх облезлых, порыжевших от ржавчины оградок ещё никак не меньше часа. Крайняя правая могила, оказавшаяся пустой, и принадлежала той самой Чиляевой Светлане Михайловне, родившей Владика в 1964 году. Кем она приходилась супругам Верещагиным? Фото покойной давно уничтожило время, хотя карточка была когда–то запаяна в круглой медной рамке под стеклом. Ниже, на алюминиевой табличке под фамилией именем и отчеством, были выбиты две даты: «14.03.1942. – 26.02.1965». Это означало, что похороны молодой женщины кем–то были инсценированы через три месяца после рождения ребёнка.

Жена профессора Аннушка скончалась через шестнадцать лет после этой роженицы, её могила потом оказалась в середине. Самого профессора похоронили слева от жены по прошествии ещё пяти лет. Высеченные в мраморной плите даты рождения и смерти полностью совпадали с теми, что были указаны на обложке папки.

За заросшими бурьяном могилками никто из родственников не ухаживал, это было видно. Но на давно некрашеной и ржавой железной тумбе того памятника, что был установлен на могилке Светланы, лежала целая охапка почерневших и засохших стеблей роз, а рядом стоял запылённый коньячный бокал. Скорее всего, подумала Лика, букет этот здесь со дня рождения покойной, с марта. Кто–то приходил помянуть, определённо… И вряд ли эти розы мог принести тот человек, кому доподлинно известно, что здесь в 65–м году зарыли цинковый гроб без тела.

В четверг в архиве абсолютно трезвая тётка–полковник выдала Лике уже откреплённую от уголовного дела диссертацию «Развитие власти в России с 1917–го по 1954–й годы: когда и почему свернули с ленинского курса».

– Пожалуйста, дайте мне ещё почитать то позавчерашнее «Развитие Владика», – стала умолять Лика архивариуса.

– Да я бы дала, – хмуро сказала полковник, – но его уже сожгли. Истёк срок необходимого хранения. Если не верите, могу показать акт об уничтожении. У нас хранилище не резиновое. Старые материалы сжигаем, новые занимают их место…

Любой начинающий детектив на Ликином месте поехал бы сначала в указанный в выписке роддом, а затем в сто сорок пятую московскую школу. И всё это явилось бы только началом увлекательного раскрытия одной из тайн ушедшего двадцатого века. Но Лика никуда не поехала, потому что никаким детективом не являлась. Она поступила проще – набрала в поисковой системе «Владислав Чиляев», нажала «Найти», и просмотрела все те немногочисленные интернет–варианты, что выдал компьютер.

Постепенно отметая один за другим, она остановилась на одном единственном более или менее подходящем варианте – широко известный в узких московских кругах политтехнолог Владислав Владимирович Чиляев, того самого 1964–го года рождения. Всё вроде бы сходилось: коренной москвич, школу окончил в Центральном округе столицы, учился в МГИМО… Была скупая информация и о профессоре. Верещагин оказался «выдающимся советским учёным–генетиком», кавалером ряда орденов и автором многочисленных научных трудов.