Лика брезгливо стала срывать с кресел их одежду, и зашвырнула всё это в коридор.

– Свободны!

Девчонки попробовали было возмутиться:

– Ты кто такая? Ты чего раскидалась?

– Это мой муж, и я сейчас вызываю сотрудников органов внутренних дел, – твёрдо заявила Лика.

Девицы за секунды натянули свои шмотки, и их как ветром сдуло.

Она внимательно осмотрела Влада. Нет, вроде бы ничего у него с ними не было. Девчонки, наверное, даже не попытались привести клиента в чувство. Да и зачем? Больно им это надо, если уже заплатили.

Бумажник Влада лежал на столике рядом. Лика раскрыла – он под завязку был набит купюрами. Если они и взяли что–то себе, то немного. Или побоялись трогать вообще.

Лика попыталась положить Влада на кровать.

– Милый, приляг. Нельзя же вот так до утра сидеть.

Но Влад, хоть ничего и не соображал, а крепко держался за спинку кровати. И слабо попросил:

– Не надо меня никуда класть: я не могу лежать, меня тошнит.

Лика совсем растерялась, она не знала, что с ним таким теперь делать.

– Бедный ты мой мальчик. Владик, может, тебе принести ведро? Может, тебе сейчас пальцы в рот, а?

В ответ он, мотнув головой, грязно выругался:

– В кг’еста мать! Мне пальцы? Я за что вам заплатил? Ну же, я сколько могу уже ждать.

Лика всё поняла. Боже мой, за кого он её принимает!

«Сама виновата, – подумала она. – Зачем вот ушла?». Ей стало жалко себя, ей было жалко его. Лика до боли закусила губу, секунду–другую подумала, потом бросила ему за спину две подушки, скинула с себя халатик и стринги, и быстренько уселась сверху. Обняла, обхватила руками и ногами, прижалась к нему крепко–крепко. Профессорский внук затих, прислушался к чему–то в себе. Лика погладила его по кудрявой голове, старательно намочила ладошку тягучими своими слюнками вперемешку со слезами, нащупала «так как обычно» сзади себя и осторожно сжала в кулаке.

Через пару минут в Ликиной руке стало толще, там росло и скоро выросло – да так, что уже не помещалось и в двух Ликиных кулачках. Где–то копчиком, первой косточкой на своей пряменькой спинке Лика чувствовала, как оно её теперь там, сзади, подпирает. Она привстала, подалась немного вперёд, потом тихонечко садилась, немного побаиваясь, что вот сейчас он точно проснётся, сейчас откроет глаза… И зря боялась: не проснулся.

Правду говорят, что настоящая любовь способна творить чудеса. Вряд ли Влад тогда соображал что–то своей задурённой головой, но телом–то он был с ней целиком. Она старалась вовсю, изо всех своих девичьих силёнок удерживала его на той грани, за которой уже был совсем беспробудный сон. Владик тяжело дышал на Лику коктейлем выкуренных сигарет и выпитых бокалов. Но ей не было противно. Лика не могла ему позволить не получить от неё того, чего он так желал. И он получил, она сумела, она, как могла, вела его и довела–таки – до самого последнего.

Влад дёрнулся и, нет, не застонал даже, а зарычал. Лика шепнула ему на ушко: «Ну–ну, родной, всё хорошо, давай–давай!», при этом чуточку над ним приподнялась, чтобы он там, в Лике, ни во что не упирался, когда выпрастывается, чтобы ему не было больно это делать. Влад дёрнулся ещё пару раз и обмяк.

– Владик, у тебя теперь всё хорошо, мой мальчик? – заботливо спросила она. – Тебя уже не тошнит?

Он приподнял немного свою хмельную голову, что–то попытался сказать, но не смог, и тут же повалился с подушек на бок. И теперь, уже точно, окончательно уснул. Как младенец, тихонько посапывая.

Лика слезла с него, липкая по самые коленки. Закрыла своего картавого Владика одеялом, лежала рядом, с умилением смотрела. Похоже, она навсегда запомнит эту ночь. А он так никогда, наверное, и не узнает, что эта ночь у него была, потому что просто не может ничего помнить. Разве что ощущения? Он же всё чувствовал. Но ощущения не помнят, помнят о них. Откуда Влад мог узнать, что это у них было. Что он мог запомнить? Ничего.