Я была шокирована: какие успехи и как… следили, когда я была уверена, что никто, кроме учителей, преподающих в моём классе, ничего обо мне не знает и не думает…

– Ты можешь стать очень хорошим журналистом, например! У тебя большие способности. И я просто хочу сказать, что в техникуме не будет такой возможности их развития, как в школе…

А я уже плакала. Возможно, из-за того, что так внезапно оценили мой потенциал в той области, склонность к которой я сама воспринимала уже как должное, просто всегда со мной бывшее и ничего не требующее. Возможно, из-за внезапности принятого мною нового решения. Возможно, из-за того, что предыдущее было ошибочным, а я так долго носила его в себе…

А ещё за свою реакцию было неимоверно стыдно. Дрожали ноги и руки. И голос. Но я смогла! смогла поблагодарить, подойти к выходу из кабинета, открыть дверь, закрыть её за собой.

И почти сразу столкнулась с Ю.С.

– Передумала?.. – только и спросила она, едва меня увидев.

Я кивнула, вытирая слёзы. Я начинала ощущать, насколько буду довольна этим решением, несмотря на его спонтанность, и знала, что его поддержат даже те, кто уже успел согласиться с моими теперь не нужными «каменными» аргументами.

***

– Я всё-таки решила отделиться от своих страдалиц и пойти в десятый класс. Так что мне сегодня помимо покупки железа и яблок нужно было ещё заказать учебники. А я только лишь купила вентилятор и ушла домой.

– Поздравляю с десятым классом и с вентилятором. Здесь тоже он бы не помешал.

– Спасибо) У меня дома было +32◦, от сочетания такой жести с анемией я вчера чуть не грохнулась в обморок. Поэтому решила последовать твоему совету и не откладывать больше лечение.

– И правильно сделала, давно пора. Я плохого не посоветую.

– Ещё бы. Ну да ладно, а ты-то как там поживаешь нынче?

– Всё ещё противостою попыткам военкомата отправить меня служить.

– Жесть… И какой результат предвидится?

– Пока ничего хорошего. Однако сегодня хирург, видимо, был трезв и вроде бы углядел плоскостопие. Хотя сейчас, говорят, уже и с таким берут.

– Кошмар. Будем надеяться, что всё обойдётся. Вот реально.

– Да, тут только надеяться и остаётся.

Своими «кошмар» и «жесть» я, конечно, даже наполовину не выражала той тревоги, которая пульсирующе вспыхивала во мне при любом «а что, если…».

А что, если надежды не оправдаются? Я едва пережила те две недели апреля без доступа в интернет, что же будет, когда впереди вдруг встанет целый год?

Стараясь не думать об этом и кое-как придерживать драные театральные кулисы, неумолимо закрывающиеся в конце второсортного представления под названием «Он просто мой хороший друг и я совсем не привязалась», в один день я снова собрала сумку и уехала на автобусе №12.

В посёлок к бабушке. В дом №14 по улице Солнечной.

Здесь нет компьютера, а в телефон я снова вставлю простую симку, чтобы не пользоваться интернетом вообще.

Здесь можно ни о чём не говорить… Хотя что значит «можно»? Уму непостижимо, чтобы я о чём-то, касающемся тебя, здесь заговорила, вот так. А пока не говорю, есть шанс и думать меньше.

Здесь легче постоянно занимать себя простыми делами: мыть посуду, вытирать пыль, чистить картошку, помогать бабушке с дедушкой молоть ягоды для джема…

Вспоминать солнечное, спокойное детство ведь здесь оно и было проведено. Можно было собирать лютики на лужайке рядом с домом, пока в начале тропинки, ведущей к нему, не появлялась бабушка, тоже держа в руках «лютик» пышную белую булку, делящуюся на пять «лепестков». Приходить на кухню всем вместе с бабушкой, дедушкой, с мамой, если она не на работе в городе, иногда с двоюродной сестрой и пить чай с тремя ложками сахара и с бутербродом: любимое сливочное масло на «лепестке». Просить бабушку достать маленькие блюдечки из сервиза, который не жалко, залезать с ними под стол в зале, тащить туда же игрушки… Ставить блюдечко перед каждой: перед лохматой рыжей собакой с жёсткими колечками шерсти, чёрными выпуклыми глазами и языком набок  блюдечко с фиолетовыми розами; перед истасканным (особенно ценным!) трёхцветным зеленоглазым котёнком с золотистой каёмкой и скромными васильками.