– Надо бы их, – я показал на тела родителей и второй девочки, – похоронить. Да и этих, – я пнул ногой труп одного из насильников, – куда-нибудь убрать.

Конечно, это сейчас мне кажется, что я говорил на их языке, а тогда то, что я смог из себя выдавить, было мало похоже на тот язык, на котором говорили мои новые знакомые. Но Мариам лишь кивнула.

Лошадей мы определили в конюшню здесь же, у площадки в центре усадьбы. Там уже стоял конь, на котором прискакала Мариам. Тела убитых родителей и сестры Танит я бережно сложил на пол небольшого здания с двумя колоннами спереди – как я понял, храма какого-то местного божества. А трупы убийц я попросту выволок из дома и свалил в канаву. Я так понял, что Мариам пришлет людей, которые займутся похоронами одних и избавятся от других.

Машина завелась, как будто ничего с ней и не случилось. Она была небольшой – трофейный белый грузовичок из тех, которые американцы передали «сирийским демократическим силам», в результате чего все они оказались у игиловцев, а некоторые потом стали нашими трофеями. Кузов был забит под завязку, но что именно мы перевозили, я точно не знал: кузов был затянут зашнурованным брезентом.

Девушки – и девочка – сначала испугались, когда увидели моего «железного коня» и особенно когда я его завел и мы отправились на нем в путь. Мариам и Ашерат обе, не сговариваясь, завизжали, а Танит вздрогнула, но ничего не сказала. Впрочем, вскоре испуг на их лицах сменился восторгом, и Мариам стала указывать мне дорогу.

«Все-таки, наверное, Карфаген», – подумал я, когда вел грузовик по довольно неровному склону по направлению к городской стене. Первые ворота, к которым шла дорога, были замурованы, и мы повернули налево, вдоль стены. Через какое-то время мы увидели другие ворота, достаточно широкие, чтобы туда могла проехать наша машина.

Я уже собирался зарулить в них, когда к нам, опасливо озираясь, подошли несколько стражников в пластинчатых доспехах, с мечами и щитами, и начали кричать испуганными и злыми голосами. Но, увидев сидящую рядом со мной Мариам, они немного успокоились и стали вести себя приличней. А когда моя спутница предъявила им бронзовую пластину и что-то сказала приказным тоном, они позволили мне загнать грузовик за периметр первой стены и показали, где его поставить, даже не поинтересовавшись, что это за агрегат такой.

Похоже, там было что-то вроде таможенного загона: на площадке стояло несколько десятков повозок, и местные Верещагины осматривали груз каждой из них. Мне же дозволили припарковаться с другой стороны, и никто ко мне больше не приставал.

Мариам переговорила со старшим таможенником, после чего сказала мне:

– Не бойся. Не тронут. Ждем.

Точнее, это звучало как «Не бояться, не трогать, ждать». Я помнил из предисловия к учебнику библейского иврита, купленного мною, когда я заинтересовался и этим языком, что у глаголов не было времени – оно определялось контекстом[1]. Примерно то же, так я понял, было и в пуническом – языке Карфагена, на котором говорила Мариам. Это если, конечно, я находился в Карфагене.

Кто-то из стражников оседлал коня и поскакал в город. Минут через двадцать к нам подъехала повозка, запряженная двумя волами.

На мой немой вопрос Мариам ответила:

– Потом возьмем. Сейчас здесь. Поехали.

И мы покатили на повозке через весь город. Поездка, скажу я вам, оказалась незабываемой: дорога хоть и была относительно ровной, но лишь относительно. На каждом ухабе повозку нещадно подбрасывало, и, казалось, каждый раз на моей филейной части появлялся новый синяк.

Через вторые ворота мы прибыли на огромную рыночную площадь. Как я потом узнал, здесь иностранные купцы торговали с местными, ведь въезд в собственно Карфаген иностранцам разрешался, но без товара. Такой же рынок был внизу, у торгового порта.