Как бы то ни было, сейчас я не медлил ни секунды. Четыре выстрела, потом четыре контрольных – и насильники ушли прямиком в ад, туда, куда им и дорога. Конечно, если бы они не были столь беспечными и если бы сообразили, что я один и что палка у меня в руках стреляет, мне, возможно, не так просто удалось бы их всех уложить…

На меня с ужасом смотрели две девушки в разорванных одеждах. Одна явно была госпожой: как я уже говорил, ее платье, напоминавшее сто лы, в которые обычно драпировали статуи римлянок, было сшито из более дорогого материала, чем у той, второй. Даже в подобной ситуации я не мог не заметить, что обе были писаными красавицами. У первой были роскошные каштановые волосы, сейчас сбившиеся и спутанные, серые глаза и, хоть я и пытался не смотреть на их обнаженные прелести, точеная фигурка и прекрасная небольшая грудь. Вторая была повыше, посветлее, и грудь ее была побольше, но ни капельки не отвисала. Первая мне кого-то очень сильно напомнила, но я не мог сообразить, кого именно.

Я улыбнулся и сказал им сначала по-русски:

– Не бойтесь, барышни, теперь эти мерзавцы не сделают вам ничего плохого!

Потом повторил то же самое на английском, французском, арабском и, наконец, латыни. Последнее было явной ошибкой – страх на лицах девушек сменился ужасом, и та, что пониже, спросила:

– Руми?

Похоже, она приняла меня за римлянина.

Я помотал головой:

– Руси.

Девушка еще раз спросила меня на языке, напомнившем мне больше библейский иврит, нежели арамейский, но имевший определенное сходство и с тем и с другим. Да, я когда-то заинтересовался языком Библии, но очень быстро понял, что он не слишком похож на современный разговорный иврит, который нам преподавали в универе. Но кое-что понять я все же смог. Она меня спросила, что такое «руси». И я попытался ей объяснить, что моя страна очень далеко.

Не выпуская из рук оружие, я осмотрел двух взрослых и двух девочек. Мама и папа – так я понял – были, увы, уже мертвы, младшая девочка тоже. А вот у старшей на шее билась жилка. Я аккуратно снял с нее окровавленное платье и посмотрел – ага, ножевое ранение. Большая потеря крови. Но жить, скорее всего, будет.

Я произнес на арамейском:

– Ждите меня здесь, я сейчас приду. Если что… – И протянул той даме, что была одета попроще, кривой нож одного из нападавших.

Она отшатнулась и стиснула зубы – подумала, наверное, что я собирался ее прирезать либо обесчестить.

Я укоризненно покачал головой:

– Для тебя. Для защиты.

Она неожиданно кивнула и робко улыбнулась. Протянул второй такой же нож другой девушке, после чего сбегал к грузовичку за аптечкой. С ее помощью я тщательно обработал рану девочки и перевязал ее.

– Нам надо отсюда уйти, – сказал я. – Только куда?

– В Карт-Хадашт, – сказала та, что побогаче, на ломаной латыни. – Ко мне домой. Только на чем? Верховая лошадь у нас только одна.

– У дома к дереву привязаны четыре лошади этих. – И я показал на убитых мразей. – Но лучше уж мы поедем на машине. Вместимся.

– А что это?

– Увидишь. Кстати, меня зовут Николай.

– Ни-ко-ла. А меня – Мариам.

Только теперь я сообразил, кого она мне напомнила: она была очень похожа на Ванину сестру, хотя я, понятно, ни разу не видел ту без одежды. Разве что волосы у этой Мариам были чуть посветлее.

Я поклонился и прижал руку к груди, не зная, как именно здесь выражают почтение. Но она лишь улыбнулась и продолжила:

– А ее зовут Танит. Она моя… – Она перешла на свой язык, и тут я не понял слова, но догадался, что имелось в виду «служанка» или «рабыня». – И подруга. А это, – показала она на девочку, – Ашерат.