– Вы знали, что это случится? – Я остановилась у входа, и Отец Кьело не сдвинулся с места. Нас разделяло не меньше сотни шагов, но голос звенел и усиливался под высоким каменным сводом. – Конечно, вот только… Знали и промолчали? Знали и благословили? Знали и… организовали? Впрочем, без разницы.

– Мы всего лишь инструменты в руках Богов, дочь моя. – Кажется, он улыбнулся.

– И что же, Боги сегодня остались довольны?

Я обвела взглядом изображения на стенах. Не зря они выбрали ночь маскарада: безликим Богам – безликие слуги.

– Ты помнишь, что написано на второй арке, Каролина? – Отец Кьело постарался придать своему голосу мягкое звучание, и, будь он проклят, слова его лились мёдом.

– Ложь.

Ложь всегда казалась мне самым безобидным грехом, ведь для неё бывают разные причины. В борделе мы опаивали клиентов – лгали им, – но что с того, если утром они просыпались счастливыми? Матери лгали детям о том, что солнце за тучами – выдумка, что оранжевый круг красив лишь на рисунках, а на небе он не нужен вовсе. В нуррингорской камере осуждённые на смерть лгали друг другу, что меж убивает быстро, и после наступит счастливое забвение.

Для Отца Кьело все грехи, видно, представлялись одинаково тяжкими, поэтому он кивнул.

– Да, я знал. Всё сложнее, чем ты думаешь, дочь моя. Этой ночью в городах Объединённого королевства стало меньше убийц, насильников, мародёров… – он загибал пальцы сперва одной руки, а затем – другой. – Воров и взяточников…

– Они убили Мэрг.

Отец Кьело застыл с полусогнутым мизинцем.

– Мне жаль. – Раз лгать его Святейшество отказывался, то сожаление было искренним, да какой от этого толк? – Люди, даже служители храма, в большинстве своём руководствуются низменными инстинктами. Их легче воодушевить на простые, понятые устремления. А распутство очень понятно, Каролина. Оно сверкает алмазом в навозной куче, и любой неспособный достать сокровище себе – в порыве зависти и злобы – глубже втопчет его каблуком. Я буду молиться за успокоение каждой случайной несправедливой жертвы, но в борьбе с врагами короны…

Что-то оборвалось. Отец Кьело осёкся прежде, чем я успела его перебить.

– Ах вот как, враги короны… – Мэрг бы гордилась улыбкой, которая скривила мои губы, Миро бы написал о ней песню. – Вот, для чего всё это. Не Боги благословили резню, а сам король-предатель. Остались ли у вас свободные пальцы, Отец, чтобы посчитать семьи, присягнувшие и тайно хранившие верность королю Ромеро? Те, кто мог поднять народ и возродить былое величие Мидфордии.

– Об этом нежелательно говорить вслух, дочь моя.

– Тогда Боги возликовали бы и согрели нас солнечным светом, а теперь… да пошли вы.

Путь домой был долгим. Я бродила по улицам точно мёртвого города почти до рассвета. Очищенный от греха мир просыпался в привычной серости.

Пустота внутри нагнетала ощущение, что опустело всё вокруг, однако дома меня ждали. Лют с Гвином приколачивали последнюю ножку стула, Кэсси и Лурин дочиста отмыли пол, а из кухни доносился запах горячего какао. Слёзы защипали в переносице, но, чуть увлажнив ресницы, отступили.

Все смотрели на меня.

– Мы всё сделали, – сказала Солль. – На самом высоком холме. Они первыми увидят солнце.

Я кивнула и присела за ближайший столик. Надо бы раздвинуть шторы… Прочитав мои мысли, Дэзи метнулась к окну.

– Солль, – позвала я тихо. Она опустилась на стул рядом. – Солль, ты ведь знаешь Отца Кьело?

– Знаю.

– А ты можешь сделать так, чтобы он захотел тебя? Так отчаянно и безудержно, чтобы мысли о еде, сне и служению Богам уступили одному единственному желанию: обладать тобой. Я хочу, чтобы не праведность, а грех стал смыслом его жизни, а невозможность согрешить…