– Так или нет – большая ли разница? Собственно, я сама давно хотела тебе об этом сказать, да все не выпадало случая.

– Значит, Рибейрак. Он твой любовник?

– Вовсе нет, мы просто хорошие друзья.

– Которые не видят ничего зазорного в том, чтобы оказаться в одной постели.

Катрин с улыбкой передернула плечиками:

– Дорогая моя, друзьям, по моему глубокому убеждению, не возбраняется оказывать друг другу услуги такого рода. Так что мне ответить Филиппу, когда он спросит об успехе моей миссии?

Анна повернула лошадь: пора было возвращаться.

– Пока я ничего не могу обещать, Катрин. Понимаю, что моя любовь к герцогу глупа… и положусь на волю провидения. Лишь оно даст ответ, но он невозможен, пока жив мой отец. После похорон мне придется выбирать: любовь или… ненависть.

– Удивляюсь, как это у тебя за десять лет одно не переросло в другое, если судить по тому, что твой возлюбленный дядя словно не замечает тебя.

Анна де Боже скосила взгляд на Луару: вода в реке подернулась рябью, заметно посвежело.

– Возможно, всего лишь за месяц сможет произойти то, чего не смогло произойти за десять лет, – ответила она. – Поднимается ветер, Катрин, не вымокнуть бы нам с тобой под дождем.

– Поторопимся же, Анна.

И подруги дали шпоры лошадям.

В 1479 году короля Людовика внезапно сразил инсульт. Благодаря стараниям врачей ему удалось тогда выкарабкаться; он покинул Париж и поселился в замке Плесси, близ Тура, уверовав, что это знак свыше. Но три года спустя случился второй удар, и король затворился в своем обиталище, отгородившись от мира стенами, оградами, рвами и множеством ям и капканов; те и другие он повелел вырыть и расставить вокруг своего жилища. Он окружил себя астрологами, колдунами, врачами, монахами и шотландской гвардией. Помимо этих лиц он допускал к себе лишь Оливье Дьявола и жалел, что с ним нет больше Тристана Лермита, связывая со смертью верного слуги свой первый удар.

Несколько месяцев уже Людовик то лежал в постели, то недвижно сидел в кресле у огня; все это время он замаливал грехи и жертвовал церкви крупные суммы, а совсем недавно послал за монахом-отшельником, Франциском из Паолы: тот, по слухам, обладал даром исцеления от недугов.

Ему уже исполнилось шестьдесят. Он сделал в своей жизни, кажется, уже все, что хотел, тем не менее даже сейчас, пред ликом вечности, был далек от умиротворения.

Его беспокоил западный сосед. Три года назад он выкупил у представителей дома Пантьевр династические права на Бретань, но ныне у власти стоял дом Дрё, и не приходилось пока что надеяться на то, что этот род угаснет, тем более что герцогу Франциску наследует дочь Анна. Что если выдать эту шестилетнюю девочку замуж за сына Карла? А как же договор, который он заключил в прошлом году с Максимилианом I о помолвке Карла с Маргаритой Австрийской, дочерью будущего императора? Ведь он сам устроил этот брак, рассчитывая помимо родства с Габсбургами прибрать к рукам Артуа, Бургундию и Франш-Конте. Максимилиан не мог противиться решению Генеральных штатов, заключивших с королем Франции Аррасский договор, исходя из претензий Людовика на наследство Карла Бургундского после смерти его дочери Марии, и начал войну с Францией и городами Фландрии, которые отказали ему в опеке над малолетним Филиппом, его сыном от Марии Бургундской. Так и вышло, что у него отняли детей: сына (юный герцог считался правителем Бургундии) и дочь (она жила при французском дворе). Но мало того, Максимилиан объявил себя претендентом на руку Анны Бретонской. Выходит, Габсбурги мечтают, помимо восточных территорий, владеть еще и Бретанью? Этого никак нельзя было допустить, и Людовик ломал голову над тем, как расторгнуть помолвку и женить сына на наследнице Франциска II.