Радость хорошего дела зарядила Ивана силой. Как оказалось, последней. Ранним прохладным утром он один пошел в лес. Влажная красно-оранжевая чаща пахла мхом, листвой и грибами. Встречала знакомого щедро. Старик набрал уже корзину поздних грибов. Он был не скор. Ходил, часто отдыхая. И тут присел отдышаться.

Шорох сзади испугал его. Быстро обернувшись, на поляне он увидел исполина! Огромный лось смотрел на него в упор. Иван испугался и замер. Но зверь вдруг стал приближаться, угрожающе ускоряясь. Старик, не помня себя, вскочил. И побежал в самый густой ельник. Он слышал топот, хрипенье и хруст ломающихся веток позади себя. Корзину потерял сразу же там на поляне. Страх подгонял, сделав на мгновения старика вновь молодым. Еще долго он, не сбиваясь с ритма, мчался к дому. Всё тише и тише слышно было зверя, он отстал. Прошло всего несколько минут, а Ивану казалось – вечность, как он вышел на поле позади домов. И силы покинули его. Он остановился. Ноги стали ватными, сердце колотилось. Еле-еле передвигая ногами, он доплелся до огорода и присел прямо на траву. Там и нашли его домашние.

Выйдя в огород перед обедом, Маша наткнулась на лежащего деда. Горячая волна испуга прошла по всему её телу: «Деда! Деда!» – трясла она старика. Иван закряхтел, но сил для большего уже не было. Девушка вскинула руки, заорала. Первый раз с ней случилась такая истерика. Татьяна выбежала на шум и увидела голосящую дочь и лежащего деда. Прибежали соседи. На руках помогли внести в избу. Сноха стала его раздевать. Увидела разодранные в кровь руки. Ахнула, отпрянула. Что с ним случилось? Прибежавшая золовка-травница велела ставить самовар. Деда растирали, переодевали, осматривали.

Он только кряхтел. Золовка сказала, что деда нужно отпоить травами. Наказала, какими. Решила, что деда хватил удар в лесу от испуга. От какого? Только гадали.

Ночь обе – Таня и Маша – не спали, молились рядом со спящим Иваном. А наутро он открыл глаза.

Обрадовавшись, обычно спокойная Мария расцеловала любимого дедушку. Он был слаб. Только улыбнулся устало. Тихо и медленно, собирая силы для каждого слова, рассказал им, как убегал от сохатого. Посетовал, что стариковский слух подвел его. Что был невнимателен, забыл про лютость зверя во время гона.

Целый день к старику шли проведать. Маша злилась и гнала всех со двора, показывая свой характер: «Дайте же ему покоя!» Кого и выталкивала, со стуком закрывая дверь.

Порадоваться выздоровлению Ивана не пришлось – через два дня он умер. Почувствовав конец, просил батюшку, собороваться. Давал наказы любимице. Говорил, чтобы та со свадьбой не тянула и год не ждала. Чтобы не противились новой власти.

Маша только злилась, сжимала платок. Вскакивала, бежала во двор. Там колотила руками кожаное седло, пинала ногами колесо телеги. Корова испуганно мычала, куры кудахтали.

Мать послала в город за Ольгой. Просила односельчан позвать проститься с отцом всех его детей и внуков.

Иван умер.

На похороны приехало очень много народа. Дети, внуки, родственники, деревенские свои и из соседних сёл. Женщины голосили время от времени, как было принято – протяжно и со слезами, получалась незабываемая траурная мелодия плача.

Зеркало завесили траурной тканью третий раз.

Иван лежал в гробу ровный, мощный, как и при жизни. Загорелый, весь в морщинах, был как живой. Только на осунувшемся лице стал острее нос.

На отпевание в Ивановскую церковь все не вместились. 95-летнего старца знала вся округа. Жители села Ивановского, деревни Купалово и окрестностей провожали богатыря в последний путь. Бабы завывали «на что ты нас покинул» монотонной мелодией. Старухи рыдали, понимая, что уходил исполин. Мужики держали шапки в руках, стояли со скорбными, низко опущенными головами. Дети шныряли между взрослыми, не пропитываясь общим горем. Такой похоронной процессии не видели никогда. И зевака, проходя, заинтересовался: