Олечка росла в мать – тихой. И такие боевые выходки были не в её духе. Но все же дети всегда дети. Иногда и она шалила. Забравшись на чердак, она снимала крышку с бочки с селедкой, которую покупали на всю зиму и ели по праздникам. Выбирала самую толстую селедку. Сидя в холоде босая, она съедала всю селедку целиком, облизывала каждую косточку. Потом весь день сестры замечали её сильную жажду.

Ольга не была такой рукодельной, как мама. А Маша была рукастая. Дед хвалил: «Манюша за что ни возьмись – всё ладно и складно!»

Внучки окончили три класса церковно-приходской школы, умели читать и писать. Знали много молитв. Дедушка частенько заставлял вставать перед иконами на колени и читать громко молитву каждую девочку по очереди. Конечно, самая бойкая была Маняша. Да и легко ей было с такой сильной поддержкой быть бойкой. Хотя и правда: все таланты, как сливки с молока, сняла девчонка со своих предков.

Иван раздавал поручения внучкам по способностям: не можешь вышивать – иди у скотины выгребай. Туалетов в деревнях не было, простые домики с выгребными ямами появились только к середине 20 века. А до этого нужду справляли у скотины в сарае. И чистка зловонного хлева была простым ежедневным занятием. Еще девчонки с малолетства таскали воду из колодца, стирали в корыте и полоскали белье в пруду в любое время года – даже в мороз в проруби. Убирались и помогали готовить. Ухаживали за скотиной. Сажали, пололи в огороде. Ворошили сено, жали пшеницу. Собирали ягоды и грибы. С семи лет некоторые побывали в няньках у соседских младенцев. К пятнадцати годам они умели всё!

К периоду взрослению четырех красавиц случилась революция и две войны. Страна пережила голод и несколько смертельных эпидемий. Прежний мир рушился, перестраивался. Дед между тем дряхлел, но оставался сильным, как дуб. Просто больше спал, меньше ругался и передвигался медленнее. Иногда, сидя на завалинке, смотрел, как копаются в огороде, смеются или ругаются его молодые внучки. Мог тихо всплакнуть в кулак. «Деда, ты плачешь?» – оборачивалась Маняшка. «Нет, что ты! Это землю в глаза надуло. Гляди, какую вы пыль подняли!» – отвечал дед Иван. Знал он, что девчонок его ждут тяжелые времена. Сердце болело за них. Как они останутся без него, наедине с этим меняющимся миром?

Страшным ударом для семьи Медведевых стали две смерти подряд: Фёдора и Пелагеи. Фёдор всегда был слабый, часто болел. Осенью к своим пятидесяти годам захворал сильно: лихорадка крутила его несколько дней. Пелагея и Татьяна отпаивали Федю травами, парили в печи. Приглашали травницу. Молились усердно и дома, и в церкви. И, наконец, сдались. Пригласили в дом батюшку соборовать Федю.

После соборования Фёдор прожил еще три дня. Эти три дня в доме было тихо. Мать и сноха в тихих слезах ладили быт. Девчонки были молчаливые, как мышки. По очереди проведывали отца, пытались его поить, склонялись к нему и звали: «Тятя! Тятенька!». Но он уже не пил, не отвечал им.

Похороны были по первым морозам. Впервые зеркало завесили чёрной тканью. Покойник лежал три дня в доме на столе, в центре комнаты. Старая мать не отходила от него, шептала молитвы и темнела на глазах. Обмывали его жена с золовками. Одели в приготовленное заранее Таней «похоронное». Всё новое, чистое лежало в одном узле с Таниными похоронными вещами. Отпевали в Ивановской церкви. И хоронили на кладбище рядом.

Через пять месяцев, ранней весной схоронили и мать. Пелагею положили в еще морозную землю рядом с сыном на Ивановском кладбище рядом с церковью.

Дед Иван пережил двух сыновей, двух жён. Революцию и гражданскую войну. Казалось, ничто не сломит его дух. Но все же он сдавал. Не мог поднимать тяжести, не тянул прежний объем работ. Дом держался на одних женщинах. В доме командовала и хозяйничала Татьяна. Оставшись вдовой в 36 лет, она понимала всю навалившуюся на неё ответственность: старый дед и четверо девиц остались на её шее. Хоть хозяйство значительно поубавилось, Тане все равно приходилось тяжело. Девчонки были хорошие помощницы. Без них бы мать не управилась.