И вот дружина белозерского князя, если пойдет на реку, то нарушит этот договор. Осердится новгородский доможирич*, что сидит в малом острожке в том месте, где Моша-река в Онегу впадает. Пошлет гонца на полночь, где в лесах по реке Емце еще живут непокорные люди народа емь*. Когда-то многочисленные, сильные воины-емчане на своих длинных лодках на все четыре стороны в походы хаживали, на морях – Студеном и Варяжском – воевали. Как и народ сумь, знали кузнечное дело и из болотной руды ножи, топоры да наконечники копий сами ладили. Коли придут к ним гонцы от доможирича, то могут емьские воины снова за копья взяться, тем более, что и кое-какие доспехи они у новгородцев награбили да накупили.

Однако, спокоен князь, уверен, что не станет никто ему мешать в войне с чудью, уверенно вышли белозерцы в Лача-озеро и, отойдя пару стрелищ* от берегов, кинули в воду якоря. Все, кроме дозорных, отдыхают: – кто прикорнул, вон в тавлеи сели играть, кто-то оружие точит, но большинство просто на солнышке греется.

Сколько-то времени прошло – свистнул дозорный в костяную дудку. С заката бежит ладейка малая, а с полночи – другая, вида незнакомого. Князь кликнул отрока, тот подал красное корзно, помог накинуть на плечи, разгладить складки. Князь картинно встал на носу своей ладьи.

Первой малая ладейка подошла, так же, как и князь, на носу стоял воин в недешевом доспехе, опираясь на меч.

– Здрав буди, князь белозерский! Даньщик твой Чурило Пленкович зело рад видеть тебя!

– И тебе поздорову, Чурило Пленкович.

– Все ли ладно в княжестве твоем, здоровы ли домочадцы, и как тебе Бог помогает, княже?

– Все слава Богу, боярин. Мир да покой ныне в княжестве, домочадцы здоровы, а как у тебя, все ли ладно?

– Да тоже нечего Бога гневить, добро все в это лето. Дани-выходы по осени на погост свезут, в срок доставим.

– Добро. Давай-ка, друже Чурило, переходи на мою ладью, пора и чашу за встречу опружить*. Пока одну, бо посыл от Галатинки скоро будет.

– Чашу – это дело, тут ведь хошь не хошь, а трезвенником станешь. Бортей тут нету, меды ставить некак. Я уж приноровился ихнюю, чудскую бражку из ягод попивать. Но ныне, слава Богу, данники зерно стали привозить. Дозволил бы ты, княже, какому-нибудь пивовару ко мне в погост поселиться, а? Пропаду ведь без пива-то, – и Чурило до того заразительно засмеялся, что и князь, и все, кто его слышал, тоже засмеялись.

Уселись на скамью, потеснив гребцов, отрок подал две серебряные чаши.

– Ого! Да никак вином меня князь потчует! Ай, любо! Здравия тебе, светлый князь!– возгласил Чурило и звякнул своей чашей о княжескую.

– Любо! – ответствовал князь. Разом выпили, закусили яблоками.

– О как! Неужто в Белоозере яблоки растут?

– Так давно, еще при Синеусе первые саженцы с юга привезли, из Смоленска. Али не помнишь?

– Так, княже, мы тогда молодыми были, вина-меды все больше мясом да рыбой закусывали. А овощ всякая так, как приправа…

– И то правда. А что это ты вдруг младые года вспоминать начал? Али мы с тобой старики? Тебе ведь и сорока летов нету, так?

– Через два лета будет. А тебе, княже, стало быть, через шесть летов.

– Так. Я ведь самый молодой в нашей ватаге был.

– Молодой, да ранний.

– Еще раз выхвалы мне не по делу услышу – вина боле не налью.

– Охти мне, неразумному. Прости, княже, одичал я тут маленько. Ведь не с кем умную говорю говорить, смысленных* мужей тут и нету, одни медведи.

– Ну тут как сказать! Коли со мной до Галатинки пойдешь, то зело удивлен будешь. Да и сейчас я тебя удивлю. У тебя ведь на погосте хозяйство доброе: – и кузня есть, и гончарня, и амбары полны, а вот церкви нет до сих пор. Каюсь, есть тут и моя вина, да есть люди поумнее нас. Сам суздальский князь Юрий озаботился, чтобы свет Христовой Веры и в наших палестинах воссиял. Со мной трое монахов идут, один – в пресвитерском* сане, ему велено у тебя на погосте остаться понуждать тебя храм возвести и к Святому Крещению некрещеных данников приводить.