* * *

Невыносимо медленно тянулись первые три дня… После ввода сыворотки второе по тяжести мучение – это пить. Необходимость и невозможность пить.

– Она должна выпивать не меньше 600 граммов в сутки. Не меньше! Это – минимум. И столько же выделять.

– 600 граммов?! Это же три стакана!

– Да. Не меньше.

– Но она и три глотка выпивает с трудом…

– Давайте тогда не по три, а по одному глотку. Отпаивайте, отпаивайте её! Для этого мы вас и взяли сюда. А иначе – капельница!

Напоминание о капельнице вселяло в меня решимость.

– Ксюня, Ксюнечка, давай выпьем глоточек!

– Не хочу…

– Один глоток, единственный!

Папа принёс нам десятки разных соков.

– Виноградный, твой любимый, Ксюнечка.

Один глоток отопьёт – и в сторону: «Нет, не хочу». «А вот яблочно-малиновый, Ксюнёк». – «Нет…»

Но всё-таки «апельсин в чёрных очках» пришёлся ей по вкусу. По чуть-чуть, по капельке, и вот уже выпит маленький пакетик – стакан! Ура! Первая победа.

Веду учёт каждого глотка, каждой виноградины, каждого ломтика апельсина…

«Может, арбуз она будет есть?» – говорю папе. И папа тут же принёс арбуз, сладкий, сахарный! Ксюня как набросилась на него! Так сразу половину и съела. Это был настоящий прорыв, выход из окружения, из плотного кольца «не могу» и «не хочу».

– Ксюня, арбуз хочешь?

– Хочу!!!

Слава Богу. Слава Богу.

Но какая же она слабенькая, Господи! Вечером засыпает в восемь часов. Это наша-то совушка! Которую обычно и в полночь не уложишь.

Гашу свет в нашем боксе, но всё равно светло: горит свет в коридоре, в соседнем боксе, так что можно даже читать. Гавр принёс молитвенник. Ксюша внимательно вслушивается в слова молитв.

Потом она засыпает и дышит уже полегче, потише… Слава Богу.

* * *

В девять вечера выключают свет и в других боксах – отбой. Пригашают свет в коридоре. Остаётся только полная луна в окне…

Я лежу на топчане, узком и коротком. В ногах у меня стул. Матрац короткий, детский, снятый с Ксюшиной маленькой кроватки. Жёстко и коротко, но мне как-то всё равно. Ничего другого и не хочется. Я даже рада в душе, что мне так жёстко спать, что я тоже хоть немного страдаю – вместе со своей девочкой.

Ночью кажется, что лес деревьев входит прямо в комнату… Мы сейчас с Ксюнечкой, кроме «Обезьянки Тото» читаем ещё «Волшебную шляпу» – про муми-троллей. Там есть такой эпизод: когда в доме вырастает тропический лес, прямо внутри дома. Вот и у нас в боксе такой тропический волшебный лес по ночам… Да, Ксюнечка дышит сегодня потише… И я не могу уснуть от радости. Хотя поспать надо бы: я уже неделю почти без сна.

Но уснуть не дают ещё и громкие голоса, бормотание телевизора… Это с нашей палатой граничит «сестринская», и мой топчан – как раз у этой стены, которую и стеной-то не назовёшь: это просто лист фанеры, которым заколочено бывшее, такое же широкое, как и во всех других палатах, окно. По вечерам, разогнав детей по палатам, медсёстры и нянечки собираются у меня прямо над ухом… Странно, но меня эти ночные голоса и телевизор совершенно не раздражают. Они создают даже некоторый уют: в полной тишине мне было бы тоскливо. Да, я – дитя города, более того, я – дитя муравейника. Всё своё раннее детство я засыпала под гомон голосов за стеной, под говор радио, под пение патефона… Вот какой я древний человек! – я засыпала под пение патефона… «Что такое патефон?» – спрашивают с изумлением мои дети.