Только вот Ксюню безумно жалко. Дети всегда страдают безвинно…

* * *

Перед обедом приехал Гавр. (Общались там же – у лифта.) Привёз мне новенький симпатичный халатик – чтобы не пугать Ксюнечку буро-зелёной больничной страшилкой, которая на мне была надета. Ещё привёз игрушек, книжек и дюжину разных соков для Ксюнечки. Только бы пила!

Постояли на лестнице, погоревали… Смотрела в твои глаза, полные любви и тревоги.

Я сказала: «С праздником! Сегодня – Рождество Богородицы». – «И тебя, милая». – «Сходи, пожалуйста, в храм, закажи молебен Богородице.» – «Обязательно. Да, тебе привет ото всех. Феликс, Оля Щепалина и Серёжа Трофимов отслужили молебны о наших детках. И Наташа Кнорре. Все за вас молятся». – «Я это очень чувствую. Спасибо всем. Каждому.» – «Пух очень переживает, что накричал на тебя…» – «И ему спасибо». – «Сегодня вечером провожу тусовку». – «Откуда у тебя силы, милый?» – «Антоша очень просил, я обещал. Надо. Ему это очень важно: чтобы первая тусовка состоялась. И потом: я горжусь, что он мне доверил такое дело. Кстати и с ребятами его познакомлюсь. И погляжу на них и послушаю, тема-то тусовки – поэтическое творчество. Интересно всё-таки, что пишут нынешние молодые. Им сегодня столько же, сколько было нам, когда мы встретились…» – «Жалко, что я не услышу.» – «Ещё услышишь». – «Удачи тебе…»

К нам вышла лечащий врач, Алина Николаевна. Она сказала, что лежать нам с Ксюшей не меньше месяца. Что дифтерия страшна не столько сама по себе, хотя и сама по себе она страшна, но и своими возможными осложнениями: на сердце и на нервную систему. И что всех детей наблюдают до тех пор, пока сроки возможных осложнений не минут.

Господи, хотя бы осложнений не было! Господи!..

* * *

Первые дни, первые три дня: бесконечная молитва о Ксюнечке. И об Антоше. И бесконечное благодарение Бога за то, что мы с Ксюнечкой в этом нашем испытании вместе.

20, 21, 22 сентября… – самые трудные, самые длинные и мучительные дни. Ксюшино хрипящее горлышко. Набеги – по пять раз в день – врачей. Консилиумы. Первое вливание сыворотки – налёты в горле не проходят. Второе вливание сыворотки – налёты не уменьшаются. На третий день – третье вливание.

– А надо ли? – робко спрашиваю врачей. – Может, подождать?..

– Чего ждать, мамочка? Отёка горла?! Выхода нет, надо вливать.

Душераздирающий Ксюшин крик… мокрая от слёз подушка…

Против третьего вливания всё во мне протестовало: ведь Ксюша – аллергик, какая будет реакция? И потом: куда так много??? Ведь она маленькая! А сколько шприцев в неё уже закачали!!!

– Выхода нет, – сказали врачи.

…Потом нянечка Тася рассказала: незадолго до нашего поступления в отделении умер ребёнок. Которого посчитали не слишком тяжёлым и не сделали ещё одного вливания. Я оцепенела от её рассказа и мысленно поблагодарила Бога, что нам – сделали.

Первые три дня – как одна огромная вечность, наполненная до краёв болью, слезами, тревогой и молитвами…

* * *

Так, значит, месяц… В этой страшной конуре?!

Но разве в такой обстановке, в таком жутком «интерьере» ребёнок может выздороветь?! Здесь и здоровый заболеет!

И впрямь, сон мой может сбыться: проживём мы здесь до первого снега… Глядя на пышное, жаркое бабье лето за окном, трудно было в это поверить.

Но раз так – значит, так. Я приняла это без внутреннего ропота. Приняла как условие жизни.

Месяц, сказал лечащий врач. А то и больше… Для ребёнка – это целая жизнь! Если неделя в Одессе, неделя на даче в Новогришино и три дня в Бавыкино показались Ксюше целой жизнью, то месяц – тем более.

…Моя девочка третий день пластом лежала на кровати – на животе (даже на бок лечь ей было больно) и выщипывала из подушки пёрышки… Она отдавала их мне со словами: «Я тебе дарю!» Ещё она рассматривала цветочки на наволочке: «Какие красивые!..» и трещинки на серой масляной стене: «Смотри, какие интересные трещинки! Трещинки Роршаха!»