– Глупости не говори! Разве они были воины?! – князь продолжал спорить. – Мы своих готовим с младых ногтей!

– Хорошо. Если позволите, я кое-что покажу Вам. Присядьте лицом к той белой стене. – Указывая ему куда садиться, я достал из рюкзака всё необходимое для видеопросмотра.

– Вы сохраняйте хладнокровие: тут никто никому не сможет причинить зло. Поверьте мне, держите кинжал в ножнах. – С этими словами занял место за его спиной и начал транслировать отрывок одного из моих любимых фильмов с участием Тома Круза «Последний самурай».

Это была сцена, когда воины-самураи из деревни князя Кацумото надевают свои доспехи для встречи с войсками японского императора. Битва рыцарей-самураев против вооружённых пулеметами вчерашних крестьян, из которых японский император хочет создать современное войско по западному образцу.

Даже мне, мужчине, не удалось сдержать слезы сострадания, когда увидел это побоище на экране кинотеатра. Потом, спустя время, купил себе dvd-диск с этим фильмом, закачал на смартфон. Спасительной была идея показать Кургоко Атажукину этот фрагмент. Закончив приготовления под его пристальным и недоверчивым взглядом, я озарил стену потоком из импровизированного проектора.

В первые секунды Кургоко удивлённо привстал, потом сел на место. Сначала он осмысливал то, что видит на стене своего дома людей, до которых не может дотронуться и которые сами не могут коснуться его. Потом он стал осмысливать увиденное. Кургоко видел приготовления воинов и думал о былых битвах, поглаживая бороду, проводил мысленные параллели. Каждый раз, когда показывают «Последний самурай» (уже зная, что будет дальше), я не могу переключить: уважение к воинскому искусству, преданность своему делу и беззаветное служение отечеству заставляли меня смотреть фильм до конца. Ровно так же в память о своём дедушке-фронтовике Шогенове Малиле Хамзетовиче никогда не переключаю фильмы о Великой Отечественной войне.

Отрывок закончился, и наступила гнетущая тишина. Я молчал. Молчал и Кургоко.

– Что ты этим хочешь сказать? Что нас перестреляют, как и этих воинов? – спросил Атажукин. Он близко подошел ко мне и пристально заглянул в мои глаза. Я пытался отвести взор, но не мог.

– Этих воинов убили, но их земли, их жёны и дети со стариками уцелели, – тихо ответил я.

–Ты хочешь сказать, что есть войны, где убивают детей, женщин и стариков?

– Я Вас, наверное, шокирую, но в будущем войны будут такими: не будут щадить никого; ни стариков, ни женщин, ни детей.

– Что я слышу? Неужели люди в будущем сойдут с ума?!

– К сожалению… Людей будут сжигать; их жилища, сады, посевы… – если бы я хорошо знал адыгский, то произнёс: «тактика выжженной земли».

Он закрыл глаза, провёл по ним рукой, потом руками по лбу, волосам. Для адыгов (которых нынешние историки в чём только не обвиняют), поднять руку на женщину, ударить ребёнка или старика – это уже было святотатством! И в голове мудрого воина сейчас не укладывалось – как можно убивать женщин, детей и стариков! Адыгские воины были честны. На битву или на поединок выходили только с равными себе воинами. Никогда не предавали огню ни жилищ, ни урожая противника. Адыгский воин не позволял себе кощунственного глумления над человеческим достоинством.

– В этой горькой правде мы сегодня живём, – продолжил я упавшим голосом. – Но наступит день, когда черкесские нормы и правила ведения войны будут изучены, и народы мира будут на их основе строить свои отношения. – Я пытался сказать про Женевскую и Гаагскую конвенции. Сыны Черкесии были великими воинами, но среди них не было палачества. История народа помнит случай, когда преступнику был вынесен смертный приговор, но не был исполнен по банальной причине: потому что ни один черкес не снизошёл до того, чтобы отрубить голову безоружному, будь он хоть преступник…