Вечером вернулся Муниб, он привёз нанятых слуг и негритянку Имани, которую поселили в комнате для горничной, расположенной рядом с покоями хозяев. Распорядившись переносом в подвал купленной провизии, управляющий протянул Мэйнуэрингу большой тюк, объяснив, что это платье для госпожи.

Утром Генри долго лежал в постели с закрытыми глазами, вспоминая волнующие события вчерашнего дня, и пришёл к выводу, что это приключение было покруче, чем морское сражение. Он вскочил и осторожно отодвинул портьеру. Тадефи ещё не проснулась. «Неудивительно», – сочувственно подумал капитан, и, одевшись, поспешил по лестнице вниз. Зайдя в кухню, где уже кипела работа, он попросил повара сервировать кофе, оладьи, жареный бекон и яичницу в оружейный зал на шестерых человек, а ещё две порции передать негритянке для госпожи и для неё самой.

После завтрака Питерс прихватил свой саквояж и отправился к пациентке. Через полчаса он вернулся с сообщением, что девушка чувствует себя, во всяком случае, не хуже, состояние стабильно, а значит, несколько дней хорошего ухода должны стать началом выздоровления.

– Я узнал, что она родом из Перуджи, была похищена тунисскими корсарами, и разрази меня гром, если здесь не скрывается исключительно грязная история, которую она сама до конца не понимает.

– Расскажи!

– Прости, но это как тайна исповеди.

– Понял, согласен. Пойду навещу её.

Тадефи отдыхала на тахте, на мягких подушках, укрывшись индийским кашемировым пледом. В соседней комнате раздались шаги.

– Пермессо? – услышала она из-за портьеры знакомый голос.

Дождавшись разрешения, в будуар вошёл хозяин дома с большим тюком в руках.

– Вестито, – улыбнулся он, приподняв свою ношу.

Генри вытряхнул одеяние из мешка, и у него отвалилась челюсть. Муниб по-своему понял задание и раздобыл пышное чёрное платье испанского фасона с жёстким корсетом, с плоёным воротником-«гнездом», на широченном кринолине. Такое платье было пригодно разве что для придворного бала, и то лет тридцать назад, а сейчас оно вышло из моды, полиняло, начало расползаться, а в довершение всего на заду оказалась большая прореха. Тадефи смотрела с тревогой то на платье, то на Генри, явно опасаясь, что он потребует, чтобы она это носила. Он сердито запихал раритет обратно в мешок и на ломаном итальянском пообещал при первой возможности доставить что-то более приемлемое. Однако в Ла Мамора не было магазинов европейского платья, так что Генри смог раздобыть только одежду местного покроя.