– Друг базилевса унизит нас многими поношениями. Лишит нас обоих звания стратега. Вельможа призовёт богов, во всеуслышанье проклянёт предателей общей клятвы. – Гиппомах белеет от гнева. Бьёт себя по груди кулаком. – Это будет страшное унижение. Я не смогу пережить прилюдного позора. Наложу на себя руки.

– Помним мистерии друга базилевса, ибо посвящены им в сокровенные таинства Диониса, мисты мы из фиаса Диониса Селевкии-на-Тигре, – совсем неожиданно поминает культ вечно молодого бога Хармид. На недоумённые взгляды Алкета и Эакида Хармид поясняет: – Стратег Гиппомах прав. Отступив от этой комы, предадим не только договор и клятвы, но и надежды нашего лучшего товарища, жреца и гегемона отряда, спасителя нашего Аргея, сына Ореста. Наложу и я руки на себя.

Магистраты Бактр не выдерживают давления двух стратегов Маргианы.

– Идите на штурм. – Раздосадованный Алкет сдаётся первым, поднимает над головой жезл власти. Трое мужей смотрят на Эакида. Магистрат, помедлив, нехотя, со словами «Увещевать строптивцев железом» поднимает свой жезл.

– И ради вот этого дозволения… – Гиппомах громко язвительно смеётся, – …пролить кровь каких-то наглых лаой… я протоптался всё утро без дела! – Стратег воздевает руки к небу. – Арес, чтимый покровитель воителей, даруй нам триумф!

Богу войны приносится жертва. Белая коза закалывается жрецом. С молитвами заднее бедро жертвы сжигается на ритуальном костре. Сальпинга заливается приказом «В атаку!». Три отряда сирийцев распевают пеаны, одновременно идут на приступ комы. Стратег Хармид приказывает пригнать на близлежащий холм полторы тысячи пленных лаой, собранных из других ком, выставляет вокруг холма охранение из четырёх сотен гоплитов резерва, сам же отбывает к отряду, атакующему с юга. Стратег Гиппомах возглавляет атаку с севера и востока. На попечении резерва запад и пленные лаой. Магистраты остаются с резервом, простыми свидетелями.

На плоских крышах домов появляются мальчишки с пращами. Их с сотню. Юные пращники неумело, как только могут пастухи, метают речные камни в наступающие отряды. Кома принимает неравное сражение. Теперь более ни у кого нет сомнений – прольётся людская кровь. Меж тем неумелые камни всё же берут не умением, но числом, ранят нескольких воителей. Их, стонущих, выносят к холму. Сирийцы впадают в безумство при виде убывших товарищей. Сальпинга не смолкает в призывах. Три отряда с шага переходят на бег.

Отряд Хармида опережает прочие отряды и первым врывается в кому. Среди узких улочек комы бывший эпарх катойкии встречает сопротивление лаой, у хлипких баррикад из пустых телег завязывается бой. Бой глупый и неравный, то ксифосы умелые и секиры проворные противостоят домашним топорам-серпам-мотыгам, дротикам охотничьим и камням. Русло неглубокой речки позволяет отряду Хармида обойти с тыла баррикады. Окружённые баррикады заливаются кровью обороняющихся. Стратег захватывает первые дома, его сирийцы убивают мальчишек, застигнутых с пращами. Храбрость или трусость не дают обороняющимся избавление от смерти. Там, где прошли сирийцы Хармида, остаются только трупы. Беспощадность атакующих устрашает лаой, более никто из них не пытается сражаться. На крышах ликование, сирийцы потрясают над головами трофейными дротиками и без заминки метают их в отступающих.

Гиппомах с запозданием вступает в рубку с лаой, теснит их, в натиске опрокидывает, преследует отступающих, быстро прорывается по руслу речки к загону со скотом, рушит ограждение, гонит скотину прочь из комы. То перелом короткого сражения, лаой, завидев утрату скота, своего главного богатства, сдаются на милость победителям. Хармид лично выводит из комы какого-то пленного, высокого, крепкого мужа лет тридцати, возможно, предводителя рода или комы, срывает с него головной убор, ломает посох с черепом горного козла, ставит раненого на колени и разрубает тяжёлой секирой с головы до пояса на две половинки. Труп продолжает стоять на коленях. Стратег толкает ногой в спину разрубленное тело. Казнённый рушится ниц головой в траву. С холма раздаётся многоголосое страдальческое «ох!».