Вернулся в комнату. Стакан мой оказался заполнен на треть, а Белый булькал «Гостиный двор» в свою тару.

– Да не стесняйся, Александр Павлович! Записывай уже без конспирации.

Ослепляющая вспышка!

Испепеляет всё живое…

Тлеющие развалины…

Всё покатилось к чертям. Никаких посиделок-пошумелок, вопросов-ответов, шуточек-приколов. Пусть я был навеселе, но одно-то помнил точно: визитной карточки я ему не давал. Собирался, но не успел. Не мог Белый знать моего отчества, никак не мог.

Значит, пока я тактично спускал воду из сливного бачка, тут шарили в моём пиджаке, документы разглядывали. Внаглую. Не зря я сомневался – он уже не прежний Белый. Зомбированный слуга системы – вот кто это теперь. Гэбуха и есть гэбуха. Что там нёс голубчик, про вторую производную? Ну, точно, вербануть меня хотел, втянуть в делишки ихние. «Мы продвигаем один проект». Как же, проект. Знаем, знаем, как нынешние родине служат. Пистолет под мышку, сто грамм на грудь – и по бабам. И стихи мои, видишь ли, ему херовенькие.

Белый наполнил свой стакан почти доверху, остатки вылил в мой. Получилось поровну. Миллиметров десять до краёв, хоть линейкой проверяй. Профессионал. В штатском.

– Ну что, на посошок? Костя, а ты можешь, как раньше? Как чай?

Мой сильнейший номер, он и это помнил.

Достав из холодильника чайную заварку, долил стакан доверху. Всплыли строки:

Пил я мелкими глотками, смакуя, с короткими перерывами. Со стороны казалось, что вовсе и не водку.

Нет, ребяты-демократы, – только чай.

Да, возраст и длительное отсутствие практики сказывались. Но я выдержал испытание, растянув процесс минут на пять. Правда, глаза сочились слезами, а горло сжимали спазмы. Понятно, зачем Белому понадобился прикол с «чаем». Для психологии. Лучше всего запоминается последняя фраза. Штирлиц грёбаный.

Белый, приняв залпом, закусил остатками бутерброда. Я – нет. Чай не закусывают.

– Молодец. Есть ещё порох в пороховницах.

– Легко, – водка так и просилась назад.

– Хорошо посидели. Ладно, давай прощаться. Может, ещё свидимся? – он набросил пиджак.

– Может быть. Встретишь кого из пацанов – от меня привет.

Провожаю до дверей. Жмём друг другу руки и долго смотрим глаза в глаза.

По-хорошему бы – вымыть посуду и в душ, – но сил хватило лишь завести будильник.

В беспокойном сне виделся мне Белый. Но не теперешний, а прежний, из золотых шестидесятых.

– Встаём по одному, – произносил он вкрадчиво. – Идём тихо, не привлекая внимания. Через Москву пробиваемся на метро.

– Понял. Так легче затеряться в толпе? – отзывался я.

Белый вздыхал:

– Нет, Костя, не так. Потому что в метро есть эскалатор.

Сон повторялся много раз и измучил меня запредельно.

Напущу я на вас неотвязные лозы,

И род ваш проклятый джунгли сметут,

Кровли обрушатся, балки падут,

И карелою, горькой карелой дома зарастут.

Аркадий и Борис Стругацкие, «Улитка на склоне»

Голова прямо раскалывается. А каков я в зеркале? М-да… Как там у поэта:

Нет, не так. А, вот:

Ох ты, мне ж ещё на симпозиум переться, потом фуршет. Ох, не хочу, уже нафуршетился. Но вот одно дело отложить никак нельзя: надо разделать добычу.

Где моя шпаргалка? И что ж накануне так восхищало?

УПРЕЖДЕНИЕ – это да! Настоящее золото, бегом в записную книжку. А ещё ведь и ПРЕВЕНТИВНО! Я нашёл-таки слово, да не одно! Сладкая парочка – сверкает словно Эльбрус двойной вершиной. Уже не зря в Москву приехал! Так, а что у нас дальше?