— Когда я поняла, что никто не хочет меня слушать, я начала закрываться в своей спальне. Пыталась делать уроки. Я хорошо запомнила, что в тот вечер мне нужно было делать геометрию. Начертить круг, рассчитать радиус. Что-то такое. Я случайно уколола палец циркулем. Стало больно. Ничего серьезного, но… Эта боль на несколько секунд полностью забрала всё мое внимание. Я просто смотрела на палец, на крошечную капельку крови и не думала о тех криках, что доносились за спиной.

— Блядь, — выругался Костя, будто догадался о том, как дальше развивались события.

— Потом каждый раз, когда назревал очередной скандал я прокалывала себе кожу циркулем. На бедре. Там не так заметно, как, например, на руке, — продолжила я и не ощутила ничего, кроме пустоты. — Боль помогала мне справиться с паникой и тревогой. Знаю, всё это звучит жутко и нездорово.

— Родители знали? — спросил Костя, сверля взглядом пол под своими ногами.

— Нет.

— Неужели не заметили?

— Нет. Я хорошо всё скрывала. Потом мама укатила с любовником, скандалы прекратились, кожа затянулась. Это было глупо, я знаю. И если бы время можно было повернуть назад, я такое повторять не стала. Забудь об этом. Тебя это вообще не касается, — я поторопилась обуть тапки и подняться с кровати.

— Мне жаль, — вдруг тихим отстранённым голосом произнес Костя.

Я ему не поверила, потому что он сам папе говорил, что никого жалеть нельзя. С чего бы тогда сейчас решил изменить своему принципу?

— Главное, что сейчас со мной всё в порядке. Настолько, насколько это возможно, — пожала я плечами.

Костя снова взглянул на меня и… лучше бы он этого не делал, потому что в его взгляде отчетливо проскользнуло сострадание. Словно… Словно Косте действительно было не плевать на меня, ровно, как и на мою короткую малоприятную историю.

— Не нужно, — прошептала я и качнула головой. — Я почти тебя уже отпустила.

Развернувшись, я забрала бинты, торопливо вышла из спальни и столкнулась с матерью.

— Аккуратней, — она отошла в сторону и скользнула по мне недовольным взглядом. — Почему Костя всё еще у нас?

«У нас» заставило меня скривиться. И когда это мать решила, что снова стала частью «мы»?

— Помощь ему нужна была. Вот и остановился здесь, — пробормотала я.

— Понятно, — мама глянула на закрытые двери дальней спальни, затем снова на меня. — Ну и почему стоишь? Заняться больше нечем?

Занятий мне хватало сполна, но сил для вступления в очередную словесную перепалку попросту не было. А после того, как я рассказала Косте о том, о чем ни одна живая душа не знала, любые крохи сил ушли в минусовую отметку.

Вернув бинты и прочее на место, я взяла ноут и ушла в беседку. Рассматривая запястье, на котором уже заалел очередной след от пальцев Кости, я мысленно задалась вопросом, почему ему вдруг так стало важно узнать правду о моих шрамах? Почему ему не всё равно?

Открыв ноут, я помассировала виски и даже не успела проверить подключение к WI-FI, когда заметила мать. Она направлялась в мою сторону, и я почти сразу же ощутила неладное. Мать была зла.

— Ну и почему ты здесь сидишь? — спросила она, остановившись в проходе беседки.

Я растерянно посмотрела на ноут, затем — на мать. Ее вопрос был не претензией, а элементарной попыткой найти повод, чтобы пристать ко мне.

— Английский учу, — ответила я первое, что пришло в голову. Что бы я ни сказала, мать всё равно от меня не отцепилась бы.

— Английский? — ее губы скривились в снисходительной улыбке. — Ну и зачем он тебе? В Америку что ли собралась? Тебя там кто-то ждет?

— Нет. Просто для себя учу.

На долю секунды я снова ощутила себя той маленькой девочкой, от которой мало что зависело. Мне это категорически не понравилось. Я давно уже стала взрослым человеком.