— А это у тебя что? — мать глянула на мою шею.

— Ничего, — машинально ответила я и поправила ворот футболки. У основания шеи, ближе к левой ключице, у меня остался след после поцелуя-укуса Кости.

— Кто это тебе наставил засосов?

— Никто, — я с такой силой захлопнула крышку ноута, что тут же об этом пожалела. Не хотелось бы разбить экран.

— С засосами ходят только потаскухи. Решила стать потаскухой?

— Не тебе об этом рассказывать, — ощетинилась я и вскочила со своего места.

Оглушающий хлопок на секунду стер перед моими глазами очертания беседки. Горячая волна прокатилась от лба к подбородку. Слабый металлический привкус крови вызвал дурноту.

— Не имеешь права так со мной разговаривать, — прошипела мать.

Часто заморгав, я прижала ладонь к горячей и пульсирующей болью, щеке. Случалось всякое, но меня никто и никогда в жизни не бил. До этого момента.

— Отошла от нее! — прогромыхал за спиной матери Костя. — Снежана, я тебе мозги вышибу, если ты сейчас же не отойдешь от своей дочери.

Внешне Костя выглядел совершенно безэмоциональным, но гнев в его голосе ощущался уж слишком отчетливо. У меня невольно скользнули мурашки по спине.

Вся спесь тут же слетела с матери. Она явно не ожидала, что нас кто-то застанет. Мама медленно отошла в сторону, и я заметила, что Костя держал в руке пистолет. Его глаза были не просто серыми, а практически черными. Он внимательно посмотрел на меня, и я вдруг поймала себя на мысли, что Костя уже принял для себя окончательно решение. Я больше не видела в его глазах задумчивости, сомнений. Не видела, чтобы он взвешивал «за» и «против».

Странно, но почему-то не получилось отделаться от мысли, что это принятое решение напрямую касалось меня. Моей судьбы.

14. Четырнадцать.

Костя

Не без труда, но я надел обратно футболку и зашипел. В плече больно потянуло, хотя я старался лишний раз не дергаться. Без толку. Пусть я себя и чувствовал уже получше, чем вчера и позавчера, но пулевое от этого быстрей затягиваться всё равно не спешило. Ощущение собственной неполноценности вымораживало. Ни согнуться нормально, ни разогнуться, ни просто спокойно лечь так как хочется. Но всё это было временной херней. Да и далеко не первой.

Сейчас меня больше волновала ситуация, связанная с Бабочкой. Это приторно-сладкое и сопливое прозвище само еще вечером, когда я пришел искать у озера девчонку, прилипло к моему языку и прозрачной пленкой осталось на нёбе и глотке. По сути, Бабочка прицельно точно охарактеризовало Илю. Она была красивой, но до одури хрупкой, хотя явно старалась казаться сильней и тверже, чем являлась на самом деле.

Я давно научился плевать на всех вокруг, кроме самого близкого мне круга людей. Жизнь зачастую привыкла ставить в такую позу, что выбор всегда оставался невелик: или ты, или тебя. Я успел много всякого дерьма повидать и научился слать многих, кто приползал ко мне за помощью, куда подальше. Я отказывал даже тем, кто действительно нуждался в поддержке, а не лишь пользовался поводом для продолжения нашего разговора. Мне в свое время уже «помогли». Так помогли, что я до сих пор не мог выбраться из этого дерьма. Впрочем, может уже и поздно было дергаться.

С сопливых времен я хотел стать боксером. Я в принципе любил спорт. Он помогал забыться и «высечь» свое телом таким образом, чтобы никто дурной лишний раз не махал кулаками в мою сторону. Но с профессиональным спортом не задалось. Одних задатков и стремлений оказалось мало. Нужны были еще и деньги. Мать всю жизнь, сколько я себя помнил, пахала как проклятая, пока папаша блядовал.

Не привыкший отсиживаться в стороне, я устроился работать грузчиком. Начальник у нас был тот еще делец, из любого дерьма мог выдавить приличную прибыль. Работал я исправно, физическая форма была на уровне. Начальник быстро перенаправил меня к своему дружку. «