– Вот он, – показал Слава на меня. – Ну, я пошёл.

И он быстро скрылся. Вера Сергеевна сказала:

– Пойдёмте.

Мы зашли в какой-то кабинет, и докторша предложила мне сесть. Я сел и схватился за правую щеку, нарисовав на лице страдание, даже издал стон.

– Что, у вас ещё и зубы? – спросила Вера Сергеевна, стряхивая градусник.

– Почему «ещё»? У меня только зуб и болит, – проговорил я, не разжимая рта. – Со вчерашнего вечера.

– Погодите. – Вера Сергеевна замерла в недоумении. – Мария Егоровна сказала мне, что прибудет больной с простудой. Вот и место вам приготовили в пятой палате.

Я сыграл удивление:

– А вы разве не стоматолог?

– Я терапевт.

– Да нет у меня никакой простуды. Зуб болит, просто невыносимо…

– Вы что, издеваетесь?

– Послушайте. Сегодня утром радист на участке при мне передал: «острая зубная боль». А здесь, в посёлке, другой наш радист, видимо, не разобрал. Может, помехи были, искажения…

Докторша подозрительно посмотрела на меня:

– Как это можно настолько всё перепутать?

– Бывает, и не так путают, – заверил я её. – Как в анекдоте про английский язык: пишется «Манчестер», а читается «Ливерпуль». Так и у радистов: передают одно, а слышится иногда другое. А морзянкой мы не работаем.

И, видя на её лице сомнение, я открыл рот:

– У меня дупло справа внизу. Болит, как сверло заворачивают. Я ночь не спал, анальгина съел две упаковки – не помогает. Вот и решил вертолёт вызвать.

– А что же Вячеслав Аркадьевич мне ничего не сказал? И почему сразу не отвёл вас к стоматологу, а позвал меня?

– Не знаю. Может быть, чтобы вы место в палате для меня не держали… Но когда он прилетел и узнал про зуб, то не удивился. Сам же первый и предположил, что это радист неправильно понял.

Интересно, сказал бы Станиславский, посмотрев на меня сейчас, своё знаменитое «Не верю!»? Вряд ли. Я чувствовал в себе какой-то прилив вдохновения, внезапно открывшийся дар к импровизации. В эти минуты я понимал, почему на актёров сцена действует, как наркотик. Хотя аплодисментов, конечно, я был недостоин. Это-то я знал точно.

– Ну что ж, – сказала Вера Сергеевна, – идите к стоматологу. У неё кабинет слева от гардероба по коридору. Найдёте?

– Конечно, – с гримасой боли кивнул я и вышел.

Ну всё, кажется, выкрутился! Надо было идти за билетом в аэропорт, потом домой, то есть к себе на базу, но я подумал: вдруг Вера Сергеевна, добрая душа, спросит у стоматолога так, между прочим: мол, заходил к вам геолог, бородатый такой парень, которого на вертолёте привезли? И если узнает, что не заходил, поймёт, что всё было разыграно. Я был уверен, что Марии Егоровне она не пожалуется. Но оставлять ей шанс понять, что она была так подло, на голубом глазу, обманута, я не мог.

Возле гардероба вполоборота ко мне стояла Лужина и разговаривала с кем-то. Я поздоровался, хотя мы виделись. Она прервала разговор и догнала меня:

– Так вы вернулись? Ну что, как ваши дела?

Ей, конечно, надо было узнать, всё ли прошло гладко в аэропорту. Я успокоил её:

– Всё нормально, Татьяна Петровна. Сначала я был простужен, а вот теперь у меня зуб заболел.

И я коротко рассказал ей всё, что было в санрейсе и после. Чтобы она знала, как себя вести, если будут вопросы.

– И Вячеславу Аркадьевичу скажите, – попросил я. – А то он не знает про зуб.

– Ну, спасибо вам. – Она пожала мне локоть. – Кто же знал, что так получится.

– Это вам спасибо.

Пройдя дальше по коридору, я нашёл дверь в кабинет стоматолога. Возле него сидело человек десять. «Ну вот, как назло, очередь», – расстроился я и спросил крайнего. Но к стоматологу были только двое: пожилой мужчина и старушка, остальные хотели попасть к окулисту или к «ухо-горло-носу», кабинеты которых находились по соседству. Я стал ждать.