Законник вернулся, когда в узком окошке под потолком отражалось звездное небо.

Вернулся не один. С палачом. Все местные знали палача в лицо.

– Мне отрубят правую руку? – слыхала Коломбина о подобном наказании для воров.

– Нет. Виконт постановил отвести тебя в пыточную, где твое тело закопают в землю, а голова останется на поверхности. Будешь так сидеть до его возвращения в Калабрию.

– И когда он вернется?

– Месяца через два, – захохотал карабинер.

Лицо палача оставалось сурово и непроницаемо.

– Но почему? – ударила Коломбина кулачком по железному пруту решетки. – Так наказывают жен изменниц. И то им дают семь дней на осознание своей вины. У них есть шанс выжить. А я никому не изменяла. И кто выживет два месяца без движения, еды и воды?! Это несправедливо!

– Решения синьора виконта не обсуждаются, – отпер замок камеры карабинер. – И ты должна быть благодарна синьору. Тебя закопают не прилюдно на площади, ты понесешь свое наказание в подвале крепости среди других преступников.

– Дайте мне хотя бы увидеться с тетей, – пыталась вырваться Коломбина из жесткой хватки палача.

– Твою родственницу оповестили. Все уже в курсе. Не забивай свою прелестную головку пустяками. Лучше подумай о Боге и помолись.

– Подумать о Боге!? Помолиться!? – пнула Коломбина палача под коленку и вознамерилась ударить карабинера, но силы были слишком не равны.

Ее мигом скрутили, отволокли в подвал, запихали в земляную яму и невероятно споро утрамбовали землю вокруг головы.

Даже шеей не повернуть. Пресвятая дева Мария! Что же это с ней приключилось?

Утешением послужил свет. В подземелье не царила кромешная тьма. Горели факелы. И она была тут не одна.

Еще два узника. Худосочные мужчины. Судя по их облику – оба на последнем издыхании. Один привязан к деревянному стулу с высокой спинкой. Руки, ноги и шея зафиксированы ремнями. Факел освещал бешено бьющуюся венку на его лбу. Бедолага был без сознания. Второй находился в клетке, которую притапливали через одинаковые небольшие промежутки времени. Стоило несчастному отдышаться, как клетка вновь погружалась в воду.

– Ты за что тут? – спросила Коломбина.

– За убийство рыцаря, – плевался водой и тяжело дышал арестант.

– А он? – хотела кивнуть на привязанного к стулу, но забыла, что в ее теперешнем положении этого сделать невозможно.

– Покушался на жизнь барона, – и без подсказки понял утопленник о ком она спрашивает.

– Интересно получается, – недовольно фыркнула девушка. – Меня пытают наряду с убийцами. А я всего лишь украла перстенек, а медальоном даже полюбоваться не удалось.

– А что за стул такой? – поинтересовалась после очередного появления убийцы над водой. – Почему обидчик барона привязан к нему?

– Крысиный, – просветил ее собеседник. – Под стулом нагретый горшок с двумя крысами. Крысы ищут выход.

– Через его тело!? – ужаснулась Коломбина изощренности пытки.

– Точно, – подтвердил тот, кто лишил жизни рыцаря.

Ночь прошла ужасно. Получалось немного шевелить локтями, коленками, но не более того. Шея затекла. Спать хотелось неимоверно, еще больше пить. Мужчина в клетке больше с ней не разговаривал. Он так пучил глаза, что она старалась не глядеть на него. В какую-то секунду очнулся мученик с пыточного кресла. Очнулся для того, чтобы дико заорать и испустить дух. Коломбина не хотела знать, удалось ли крысам выбраться наружу.

Пришел палач. Вероятно, утром. Дневной свет не проникал в подвал, потому не понять, какое сейчас время суток. Без единой эмоции оглядел троицу, пощупал пульс умершего и ушел.

Чувства Коломбины притупились, она будто впала в отупелое созерцание. В животе сжимались голодные спазмы, в горле неприятная сухость, тело чесалось, преследовало ощущение, что под одежду заползли насекомые.