Если свою жену водяной называл «умницей, красавицей и рукодельницей», то, нахваливая дочек, дабы усилить хорошее впечатление, он, не мудрствуя лукаво, просто добавлял к описанию добродетелей жены соответствующие приставки. Звучало в целом хорошо за исключением описания их способностей к рукоделию. Согласитесь, «разрукодельницы» – звучит, мягко говоря, неоднозначно.

Леший таких языковых тонкостей не улавливал, поэтому считал данное не совсем ему понятное слово именно тем самым, какой смысл вкладывал в него водяной.

– И все они, заметь, влюблены в тебя без оглядки, – произносил водяной свою апофеозную фразу, и продолжая пристально смотреть на Бульгуна, с придыханием производил контрольную подсечку: – А любящая жена – самая лучшая жена на свете. Так что, может возьмешь какую-нибудь из моих дочек, Бульгун? На свой выбор. Такую гулянку устроим. Озеро неделю штормить будет.

Не хотел отказом обижать друга Бульгун, посему ответ у него был заготовлен заранее и уже не раз испробован все на том же водяном.

– Спасибо, друже, за доверие, за предложение руки и сердца своих прекрасных дочурок, но не до гульбы мне сейчас. Да и не получится у нас ничего хорошего. Ты ведь мне почти как брат, если не больше. Твои же дочери мне они… как… эти… блин, из головы вылетело, – леший подбирал правильное слово. Вроде и сестрами их не назовешь ежели их отец тебе «почти как брат» и дочерями слишком громко будет сказано, – а-а, вспомнил, они же мне как племянницы, я же их ещё всех головастиками помню. Можно сказать, вот на этих самых руках они выросли. Так что не обессудь Тритоха.

Слова Бульгуна водяного хоть и огорчали, но то в какой последовательности и каким тоном они были произнесены, почему-то заставляли Тритоху надеяться, что ещё не все потеряно.

– Ладно, проехали! – махал он перепончатой лапкой, наивно полагая что в следующий раз он уж точно Бульгуна уговорит забрать в жены хоть кого-нибудь из дочерей. – Давай бросай кости!

Видя на морде Тритохи непритворное разочарование, леший спешил обнадежить того.

– Да не переживай ты так, дружище. Твои дочки вон какие раскрасавицы и разрукодельницы, – тоже пришлось ему по вкусу выдуманное водяным слово, – за ними ещё очередь из женихов выстроится. Я тебе точно говорю. Попомни мои слова!

Слова эти были бездушному Тритохе как бальзам на душу.

– Ну, всё, всё, я же сказал, забыли, – с приподнятым настроением притворно ворчал он. – Бросай уже! Мне пора отыгрываться.

Друзья продолжили игру.

Водяной продолжил уверенно проигрывать.

Дальше стали болтать о всяких пустяках.

Вскоре болтать стало не о чем. Вроде поговорили обо всем. Голова водяного к этому времени уже ничего не чувствовала, впрочем, как и пальцы лешего.

Морось перешла в унылый дождик. Над водной гладью поднялся туман. Лягушки на озере принялись орать наперебой, лаская слух водяного и вгоняя лешего в хандру.

Светало.

Найти что ли дупло потеплее и посуше, да завалиться до осеннего равноденствия, подумал Бульгун, ну или пока водяной опять не позовет в кости играть.

Бульгун засобирался уже уходить, когда Тритоха вспомнил еще об одной недавно услышанной сплетне.

– А слышал, что болотник Зыбун отчебучил?

– Чего? – Бульгун насторожился, он в последнее время всегда настораживался как речь шла о болоте и его обитателях.

– Этот умник, чтобы в его «огород» никто не лез, навострился болотный газ с вечера поджигать. Люди их «призрачными», «блуждающими» огнями нарекли, «душами мертвых» и ещё всякими глупостями – и теперича они даже днем к нему за торфом, да за клюквой не суются. Молодец, да, Зыбун! Голова!