– Алло!

– Здравствуйте, это социальная служба?

– Да, кто беспокоит?

– Вам звонит Орлова Вероника Андреевна, следственный отдел.

– Господи! Что произошло? – спросила встревоженно женщина.

– Мне необходимо пообщаться с Мартыновой Яной Павловной; она занималась Алексеевой Кирой Сергеевной и её дочкой три года назад.

– Да, конечно, – участливо ответила собеседница. – Это я.

– Хорошо. Вы не могли бы сегодня подъехать ко мне в отдел?

– Да, назовите адрес, и я приеду.

Я продиктовала адрес и в ожидании Мартыновой стала изучать записную книгу Киры. В ней в основном числились мужчины, их адреса и номера телефонов, но я надеялась найти психолога. А вдруг Кира и правда посетила его? Психологи ведь как личные дневники – хранят много интересного. А у убитой было много психических отклонений, судя по домашнему интерьеру и самому характеру её убийства. И вот бинго! На последней странице значилось: Вольский Савелий Александрович, психолог, далее указан его номер и адрес. Я решила набрать; как ни странно, ответили сразу:

– Вольский, слушаю.

– Здравствуйте, вас беспокоит следователь Орлова.

После паузы послышался ответ:

– Чем обязан?

– Вы психолог, верно?

– Вы нуждаетесь в помощи? Сразу хочу вас предупредить: за полицейских не берусь; это небольшое исключение в моей практике, вы – неизлечимы.

Подобного хамства в свой адрес я ещё не слышала, но всё же сдержала себя и достаточно спокойно хотела продолжить разговор:

– Вас посещала Алексеева Кира Сергеевна?

– Это информация частного характера! Вы с ума сошли, такое спрашивать по телефону?! Меня много кто посещает! – услышала я сердитый ответ.

– Киру Алексееву убили.

Равнодушный голос с ноткой сарказма на другом конце провода холодно произнес:

– Каждому отмерен свой срок. Я ей сочувствую. Что-то еще? Просто вы меня отвлекаете.

Моё терпение лопнуло:

– В вас нет ни капли сочувствия. Я вас не знаю, но уверена, что вам не стоит работать психологом. Как вы помогаете людям, если сами нуждаетесь в помощи?!

– Вы можете мне помочь?

Я немного растерялась:

– В смысле?

В трубке послышалось частое, прерывистое и громкое дыхание – видимо, Вольский еле сдерживался от смеха:

– Видите ли, уважаемая Орлова, от женщин я принимаю лечение только одного плана, и то если они в моем вкусе.

– Какого плана?

– Я понимаю, вы хотели бы мне помочь… – слышалась уже явная ирония, – но, боюсь, вы уже не в моем вкусе. Прощайте!

Послышались гудки. Вот стервятник этот Вольский! Вздумал надо мной издеваться! Интересно, с ним вообще можно говорить о серьёзных вещах? Странный какой-то психолог. Может, он и не психолог вообще! Завтра сама к нему поеду и проверю, заодно и преподам урок вежливости.

Раздался стук в дверь.

– Да, да, – ответила я.

В кабинет зашла зрелых лет тучная женщина с «гнездом» на голове:

– К вам можно? Вы Вероника Андреевна?

– Да. А вы Яна Павловна?

Женщина кивнула, я предложила ей присесть напротив меня.

– Вы по поводу Алексеевой? Слышала про ее убийство; хоть и непутевая мать была, да все равно жалко.

– Что вы можете рассказать про Киру? В каких условиях она жила?

– Я осуществляла за ней контроль три года. Первыми на Киру мне пожаловались соседи, что ребенок у неё грязный и постоянно плачет. Я после этих жалоб сразу к Кире приехала и оценила обстановку: квартира хорошая, просторная, очень дорогая, условия для проживания ребенка в принципе неплохие. Сама Кира была трезвой и адекватной, только вот дочка её, Марта – зашуганная, на теле синяки и ссадины, на мои вопросы не отвечает. Кира всё это объяснила тем, что Марта очень рассеянный и своеобразный ребенок, немного отсталый, поэтому периодически сама падает и замыкается в себе. Я в это слабо поверила, но мама девочки меня убедила, что занимается её проблемами. В целом ребенок одет хорошо и питается неплохо; сразу видно было, что у Киры хороший доход. Отца Марты дома не было; Кира сказала, что он на работе. Я стала навещать Алексеевых два-три раза в месяц. С самого начала всё было со странностями: например, я так и не познакомилась с папой девочки; думала, всякое бывает, все люди работают. Но как-то раз я вновь пришла к Алексеевой, чтобы удостовериться, что все хорошо. Дверь квартиры была открыта, я зашла и увидела такое… Мне ужасно неловко вам об этом говорить.