– Не знаю, – сказал я задумчиво. – Я бы, наверное, все-таки признался.

Рассказывала бабушка много чего. А вот про войну почему-то не рассказывала, хотя к началу войны она окончила десятый класс, значит, должна была хорошо все помнить. И про то, как после войны она работала завучем школы, она тоже не рассказывала. Хотя, если честно, я и не расспрашивал. Сейчас я, конечно, жалею, что не расспрашивал и что те страницы ее жизни для меня никогда не откроются. Но в том моем возрасте мне больше нравились веселые истории, и бабушка, наверное, это понимала.

Историй она помнила множество. Правда, случалось, что какую-нибудь историю она рассказывала по второму разу.

– Бабушка, ты уже рассказывала мне это, – прервал я ее однажды.

Она замолчала и весь остальной день выглядела расстроенной.

Вот. А однажды она подарила мне набор марок, какие у меня уже имелись. И я был страшно удивлен: ведь бабушка десятки раз смотрела вместе со мной мои альбомы. Как она могла забыть?! Получалось, что ее память, которая столько всего помнит, иногда все же подводила ее.

Из всех моих друзей бабушка Рая особенно хорошо относилась к Саньке. Когда моя мама ворчала: вот, мол, Санька такой-этакий хулиган, и Лешу подбивает на хулиганские поступки, – бабушка всегда заступалась за него:

– Саша – добрый и открытый мальчик. У него чуткое сердце, – говорила она убежденно. – А мальчишки – они и должны быть немножко разбойниками. Иначе, если они будут паиньками, какие же из них вырастут мужчины?

– Ты сейчас Лешу нау-у-учишь, – укоризненно качала головой мама.

– Ничего. Он уже не ребенок и многое понимает.

Когда Санька заходил к нам, бабушка подзывала его к себе и, положив руку ему на плечо, расспрашивала его с большим интересом, как его дела, починил ли он свой сломавшийся велосипед и по-прежнему ли его обижает брат.

Санька был польщен, что с ним так по-взрослому беседуют. Санькина мать только гоняла его и никогда ни о чем таком не расспрашивала. Она даже не знала, где он проводит целый день помимо школы. А он где только ни лазил – и в подвале, и на чердаке, и на стройке. Но когда у нас гостила бабушка Рая, он часто вместо чердака или подвала наведывался к нам.

Бывало, мы втроем ходили за зверобоем. Надо пояснить, что бабушка Рая не признавала лекарств, всяких таблеток и микстур, и никогда не обращалась к врачам. А лечилась она от всего одним средством – зверобоем. Это такая жесткая травка с крепким стеблем и множеством ярких золотистых цветочков.

И вот мы отправлялись – бабушка, я и Санька – на заготовку этого самого зверобоя. Мы шли на окраину поселка, где вдоль высоковольтной линии росло море всяких трав и цветов. Часто с нами увязывался и пес Горыныч, который смотрел на бабушку с таким же уважением, как и Санька. Зверобой он не собирал, зато весело носился взад-вперед и валялся в густой траве. Любил и в зверобое поваляться, видимо, чуял его целительные свойства.

Бабушка обычно несла большую сумку для лекарственной травы, а мы с Санькой бегали по сторонам дорожки с ножницами. Завидев золотистый пук зверобоя, мы наперегонки бежали к нему, срезали и бегом несли бабушке. Однажды я принес по обыкновению охапку зверобоя, а Санька что-то все возился за кустами. Я уж думал: вот, надыбал небось целую зверобойную плантацию, сейчас бабушку завалит зверобоем. А он нет – подходит и что-то как будто прячет за спиной. И вдруг… к моему великому изумлению, к моему даже остолбенению, вручает моей бабушке… букет цветов! Ромашек, колокольчиков, лютиков. Я не верил своим глазам. Чтобы Санька дарил цветы?! Санька, который, я уверен, никому, даже своей матери на Восьмое марта, – ничего не дарил! Санька, которого все считали главным хулиганом во дворе!.. Это было что-то невероятное.